— Откуда ты знаешь?

— Зрячая я, — выпаливает она смущенно. — Повидала всех девятерых уже после пропажи. Они ко мне ночью пожаловали. Каждая просила сплести белый венок в свою честь и сжечь на жертвенном костре.

— Ты видишь мертвых?

Я поражена до глубины души. Белые венки в народе плели девушкам, кто покинул наш мир девственно чистыми. У меня не укладывается в голове: как могли эти девять девушек погибнуть за такой короткий промежуток времени?

Как будто эпидемия черного мора принялась уничтожать местных девственниц! Абсурд какой-то…

Но если Ксимена говорит правду, то я должна быть удивлена вдвойне. Ведь зрячими называют тех, кто способен общаться с ушедшими.

Говорят, до великой межрасовой битвы зрячих было бесчисленное множество. По иронии судьбы после войны все поменялось: чем больше просыпалась эльфийская магия, тем сильнее угасала человеческая. Зрячих стало рождаться все меньше и меньше с каждым поколением, и теперь они ценились на вес золота.

Богатейшие особы королевства сдувают с них пылинки и с трепетом впитывают в себя послания с того света. Сам король Ойгланд почтительно прислушивался к зрячим. Если бы Ксимена не прятала своего дара, она могла бы прямо сейчас консультировать королевскую семью.

Ее скрытность удивляет, как ее смущенный вид и странные заявления. Стараясь не выдавать свои сомнения, предлагаю:

— Когда увидишь их в следующий раз, спроси, кто их убил.

— Не буду. Страшно это.

— Чего ты боишься?

— Страшно знать, кто убийца. Вдруг он прознает обо мне и укокошит, чтобы молчала… Я бы и тебе не говорила о своем даре, если бы Нойме тебя не упоминула… Ты уж не серчай, юная госпожа… Нойме сказала, что следующей пропавшей девушкой станешь ты. Так и сказала: «Если хозяйская дочка не поостережется, то станет следующей. Десятая девушка окончательно закупорит круг, и тогда быть войне.»

— Закупорит? Двадцать лет живу, но впервые меня назвали пробкой для удержания мира! Она именно так выразилась?

— Не цепляйся к словам, госпожа! Хоть подробностей мне всех не упомнить, но главное я в башке удержала. Если не поостережешься, станешь следующей пропавшей без вести.

— Нойме назвала моя имя? — с подозрением расспрашиваю служанку. — Ты уверена, что она не Гретту имела в виду? Она не меньше меня подходит под определение хозяйской дочки.

— Ох, госпожа… — моя собеседница краснеет и опускает глаза. — Вот еще одна причина, по которой я не выпячиваю свой дар… Он бесполезный! Как с мертвяками поболтать — всегда пожалуйста! А запомнить все от и до и людям живым выложить не могу. Ух, память моя никакующая! — белой полной ручкой Ксимена сердито молотит себя по чепчику и, чуть успокоившись, продолжает, — В общем так… Одна из вас в опасности. А которая — разбирайтесь сами!

Глава 17

Не сомневаюсь, отчим по-прежнему имеет на меня виды. Поэтому остаток дня держусь неподалеку от Ксимены, буквально следую за ней по пятам.

Ее темно-красная юбка — мой главный ориентир. Где бы я ни находилась, слежу, чтобы он не отдалялся от меня дальше, чем на несколько метров.

К счастью, женщина общительна и, похоже, искренне рада дополнительной паре рук во время глажки и разноса господского белья.

Пока помогаю служанке, постоянно чувствую на себе чей-то взгляд, от которого невыносимо свербит затылок. Однако стоит мне оглянуться, как это ощущение слетает с кожи подобно напуганной бабочке.

Во внутреннем дворе полно людей, занятых своими делами. Кто-то рубит дрова, кто-то кур забивает для господского стола. Вроде бы никому до меня нет дела.

В очередной раз резко обернувшись, начинает казаться, что я схожу с ума. Ощущаю себя уязвимой и… голой как будто.

Поскорее бы отсюда убраться! В замке у меня связаны руки. Чересчур мало опыта, чтобы помочь маме и слишком мало сил, чтобы уберечься от отчима. Возвращение в школу к суровым наставницам видится теперь заветным чудом. Ведь там наибольшая опасность — получить нагоняй за неправильно составленное зелье. Не жизнь, а мечта!

На мое счастье, Ксимена согласна провести со мной в комнате предстоящую ночь. Она уверена, что впечатлительная госпожа испугана из-за ее мрачного предсказания. Но на деле живых я боюсь намного больше, чем посланий от мертвых.

В моей комнате на внутренней стороне двери есть, конечно, защелка. Очень символичная и ненадежная. Она выдержит деликатный нажим, но слетит от первого же сильного удара. Поэтому никакие дополнительные меры предосторожности не кажутся мне излишними.

Прежде, чем без сил свалиться в кровать, мы расставляем перед входом в комнату ловушки: ведра, доверху наполненные водой. Заодно, чтобы уж наверняка задержать потенциальных ночных гостей, навешиваем веревок, в которых запутается любой человек.

Наступает ночь. Во мраке растворяются последние шорохи. Тишина вместе с ровным дыханием спящей рядом служанки расслабляет, обнимает теплым, обманчивым покоем.

Не помню, в какой момент отключаюсь, зато отчетливо помню нахлынувший ужас, когда за дверью раздается шум падающих ведер и барахтающегося тела. То ли разозлившись на нежданного гостя, то ли испугавшись, Ксимена голосит:

— У-у, душегуб! А ну заходь! Я тебя топорищем уделаю! Все мозги тебе вышибу одним махом!

После этой угрозы, одетой в густой, сердитый бас, ночной визитер торопливо отправляется восвояси. Пока он громыхает ведрами за дверью, я не смею высунуть нос наружу. Забиваюсь под одеяло, парализованная страхом.

Когда же паника слегка отступает, и в голове вновь включается здравый смысл, ночной визит мне видится вполне соответствующим почерку сира Фрёда.

Добраться до меня в ночи, оглушить спящую, воспользоваться моей беспомощностью… А потом развести руками перед Хродгейром и заявить, что он, дескать и знать не знает, кто на меня напал. Не удивилась бы, если после произошедшего он меня бы еще и выставил в дурном свете!

Последующую часть ночи провожу без сна. Теперь я уверена, как никогда: отчим не оставит попыток до меня добраться. И даже Ксимена с ее зычным голоском и мощной комплекцией его ненадолго остановит.

К тому же, если я продолжу пользоваться ее помощью, вскоре она сама окажется мишенью хозяйских нападок. Это неправильно — подставлять под удар друзей.

Прокручиваю в голове десятки комбинаций, где каждая глупее предыдущей. Я даже всерьез продумываю вариант переодеться в мужчину и попробовать затесаться в Грёнские разбойники. Будь я повыше, покрепче да поуродливее, возможно этим бы все и закончилось. С нынешней внешностью за мужчину меня примет разве что слепой и глухой…

Эх, если бы только сир Фрёд имел иное слабое место, помимо того, что расположено у него ниже пояса, было бы проще выкрутиться из этой