– Давно здесь служишь, уважаемый?

– С восемнадцатого года.

– А до того?

– А ты что, комиссия по чистке?

– Нет, – просто ответил Зайцев. – Просто привык везде нос совать. Куда надо и куда не надо.

Такой подход обычно обезоруживал тех, кто и так переутомлен человеческим обществом: дворников, конторщиц, продавцов, людей в очереди, ветеранов кухонных битв. Сработал и на сей раз.

– У «Медведя» служил, – ответил дворник и предупредил новый вопрос: – Подавальщиком.

«Да жук ты еще, видать, тот», – подумал Зайцев.

– Хороший ресторан, – одобрил Крачкин. – Публика солидная. Не шантрапа всякая.

– Тоже бывали? – заинтересовался, но осторожно дворник.

Крачкин кивнул. Он не стал уточнять, что бывал там исключительно по делу: брал очередного преступника.

– В прошлые времена.

Дворник довольно ухмыльнулся.

– Да, были времена. Но шантрапы, вам скажу, тоже хватало, – охотно он ввязался в беседу. – С виду приличные господа, а нажрутся – тьфу. И зеркала бьют, и морды. И по счету не платят. Как самые простые.

– Фух. Стойте, – Крачкин схватился за грудь. Зайцев встревожился. «Как бы карету вызывать не пришлось», – пристально глядел он на лицо Крачкина. Побледнел? Нет ли синеватого треугольника, который, как он слыхал на курсах первой помощи, намечается вокруг носа в преддверии сердечного приступа.

– Пришли, – к счастью, объявил дворник. Зайцев обрадовался скамейке, как пустому сиденью в трамвае в конце рабочего дня.

– Крачкин, ты посиди здесь. Чего мы туда делегацией попремся, только распугаем всех.

– Домоуправление-то? Они сами кого хочешь распугают, – но сопротивляться не стал. Сел.

И здесь Крачкин не ошибся. Домоуправ с клубничным носом опытного алкоголика заорал без разбега:

– Какие еще планы дома? Кому? Очистите помещение. Ходют тут…

Зайцев заткнул ему пасть удостоверением:

– Мне планы. Угрозыск ходит.

Тот покосился, осекся. Забурчал:

– Чего сразу не сказать? Меня тут, знаешь, как донимают все, кто ни попадя.

– Товарищ Зайцев моя фамилия, а тыкай теще своей.

Тот сдулся совсем.

– Что ж вы сразу не сказали, как вас звать. Сами не говорят, а потом ругаются. А я что – мысли читать должен?

– Ладно, хорош в красноречии упражняться. Мне нужен поквартирный план парадной.

Он назвал номер дома. Алкаш свистнул:

– Удивили тоже.

– То есть?

– Этот план всем нужен.

– А кто еще спрашивал?

– Я, например. И водопроводчик. И электромонтер. И пожарные. И комитет. И эти, из управления. Нету плана.

– Потеряли?

– А кто его знает. В восемнадцатом году зимой-то батареи топить было некому. Буржуйки все у себя по квартирам топили. Как придется, чем найдут. А тут бумага в папках, кто там смотрел? Столько всего пожгли, что и план поди – тю-тю, в трубу вылетел.

«А Варя-то мебелишку свою не пожгла», – вдруг подумал Зайцев.

– Ну старый пожгли. Допустим. А новый план? Нет разве?

– Дак его сперва сделать надо.

– Ну?

– Ну так и ну. Приходили инженеры всякие. Архитектора. Клювами щелкали. План-то до зарезу давно нужен. Без плана-то ни трубы не починить, ни провода понять где. Да провода-то ладно. Никто не знает, сколько в доме этом площадей, сколько лифтов. Ни одна квартира с другой не совпадает. Каждая наособицу. Те клювами пощелкали-то. Да и отползли.

– Ничего себе, – не удержался Зайцев. – А ногами сходить и пальцем комнаты пересчитать? Линейкой стенки померять или чем там.

– Куда. Такой домина запутанный. Там люди с образованием не поняли про него ни хрена. А ты… вы… «линейкой». Я только молюсь, чтобы он на голову жильцам не упал. Потому как его ремонтировать без плана – никакой возможности.

– А вот молиться это напрасно, – заключил Зайцев и повторил за Серафимовым, сыном священника: – Бога попы выдумали. Лучше трубы чините.

Крачкин так и сидел на скамейке, подставив лицо солнцу. Глаза зажмурены. Вид благостный.

– Ну? – спросил он шум зайцевских шагов.

– Хорошие новости, Крачкин.

Глаза раскрылись. Жадный взгляд.

– Тайник Варин может быть где угодно. Плана дома нет в живой природе. Сам дом запутан, как лабиринт. Найти Варин мемуар, если она его дома спрятала, а спрятала она его скорее всего там – где же еще?

– В мебели, – отозвался Крачкин. – Вот где еще. Только…

Крачкин поглядел в сторону. Шум мотора с улицы. Черный «Форд» казался пестрым от движущихся солнечных бликов. Ехал медленно. Зайцеву показалось, он принюхивается, водит рылом.

Крачкин перевел взгляд на свои руки замком, пошевелил большими пальцами, будто наматывая на них нить. Думал. И молчал.

– Ну говори же, Крачкин. Что только?

– Не нравится мне, что мебель уже кто-то вывез, а мы не знали.

Крачкин поднял голову. Смотрел на автомобиль. «Форд», должно быть, унюхал свое. Потому что привалился к тротуару, остановился у парадной.

«Совсем оборзели, – подумал Зайцев. – Раньше по ночам брали. Теперь уже среди бела дня не стесняются». Не сводил глаз и Крачкин. Большие пальцы перестали наматывать нить.

Выскочил один. Скрипнул сапожками и портупеей. Шофер остался сидеть за рулем. Больше из «Форда» никто не вышел. Брать ездили обычно по двое. Не считая шофера. «Видать, живет он здесь… Уж не Варину ли комнату уже новому жильцу передали? Комната-то аппетитная», – мелькнула обоснованная мысль.

Добрый молодец направился, однако не в парадную, а прямо к ним.

– Я сразу понял, из милиции – это вы, – сообщил. Вместо приветствия.

Ни Зайцев, ни Крачкин не отвечали.

В окне мелькнуло побелевшее лицо управдома. Даже с носа сошел цвет. Мелькнуло и пропало.

– А остальные товарищи где?

«Под дых. Сбить. Сами в разные стороны: Крачкин направо, я налево», – лихорадочно прикинул Зайцев. Но уже вышли из парадной и Нефедов, и Самойлов, и Серафимов. И дворник. Те еще ничего не поняли. Зато дворник выступал так, будто все трое были его пленниками. Дворник, понял Зайцев: дворники – любимые осведомители ГПУ – всегда в курсе, кто пришел, когда пришел, к кому.

Самойлов и Серафимов увидели автомобиль, остановились. Остановился и Нефедов, лицо его по обыкновению не выражало ничего. Зайцев почти увидел стену ненависти, которой от него тотчас отгородились остальные.

– Садитесь. Прокачу с ветерком, – распахнул дверцу гэпэушник перед остальными. Шофер показал через лобовое стекло цепкие глаза.