Ослабление защит и тормозов. Тенденцию к исчезновению обнаруживают и наши тормозящие механизмы. Это касается нашей осторожности, наших защит (во фрейдистском смысле), контроля над импульсами и защит от опасностей и угроз.

Сила и мужество. Творческая установка требует мужества и силы, и в большинстве исследований творческих личностей упоминаются эти качества в том или ином их варианте: упорство, независимость, самодостаточность, своего рода высокомерие, сила характера, сила Я и т. п. ; соображения популярности отходят на задний план. Страх и слабость исключают креативность или, по меньшей мере, делают ее менее вероятной.

Мне кажется, что этот аспект креативности становится несколько более понятным, если рассматривать его как часть синдрома "здесь-и-теперь", забвения себя и других. Такое состояние внутренне предполагает ослабление страхов, тормозов, меньшую потребность в самозащите, меньшую осторожность, меньшую нужду в искусственности, меньшую боязнь оказаться смешным, испытать унижение, потерпеть неудачу. Все эти характеристики — часть забвения себя и аудитории. Поглощенность отметает страх.

Мы можем также высказаться более положительным образом. Более мужественному человеку легче позволить себе увлечься тайной, чем-то незнакомым, новым, неясным и противоречивым, необычным и неожиданным и т. п. — вместо того, чтобы испытывать подозрения, страхи и для их преодоления приводить в действие механизмы ослабления тревожности и психологические защиты.

Принятие: положительная установка. В моменты погружения в "здесь-и-теперь" и самозабвенности мы склонны быть "положительное" и в ином смысле, а именно, отказываться от критики того, с чем мы сталкиваемся (его редактирования, отбора, коррекции, улучшения, отбрасывания, оценивания, проявления по отношению к нему скепсиса и сомнения). Иначе говоря, мы его принимаем, вместо того чтобы отвергать или отбирать. Отсутствие преград в отношении к предмету внимания означает, что мы как бы позволяем ему изливаться на нас. Мы позволяем ему идти своим путем, быть собой. Возможно, мы даже одобряем, что он таков, каков он есть.

Такая установка облегчает даосистский подход в смысле скромности, невмешательства, восприимчивости.

Доверие в противовес упорству, контролированию, борьбе. Все, о чем будет идти речь ниже, предполагает некое доверие к себе и к миру, позволяющее временно отказаться от напряжения и борьбы, волнения и контроля, сознательного приспособления и сознательных усилий. Решение позволить себе руководствоваться внутренней природой предмета, находящегося "здесь-и-теперь", необходимо предполагает релаксацию, ожидание, прием. Обычные усилия, направленные на овладение, господство и контроль, противоречат подлинному согласию с материалом (или с проблемой, с человеком и т. д.), равно как его правильному восприятию. В особенности это справедливо по отношению к будущему! Мы должны доверять нашей способности импровизировать, когда в будущем придется столкнуться с чем-то новым. Сформировав эту мысль, мы можем яснее видеть, что доверие предполагает здесь уверенность в себе, мужество, отсутствие страха перед миром. Ясно также, что это доверие, выражаемое самому себе перед лицом неизвестного будущего, — предпосылка способности действовать в настоящем целостно, открыто и от всего сердца.

Здесь могут пригодиться некоторые клинические примеры. Роды, мочеиспускание, дефекация, засыпание, лежание на поверхности воды, самоотдача в сексе — во всех этих случаях напряжение, старание, контроль должны уступить место свободному, расслабленному доверию к событиям, идущим своим чередом.

Даосистская восприимчивость. Термины "даосизм" и "восприимчивость" многозначны, причем все значения важны, но почти неуловимы, так что их трудно передать вне контекста. Все рассматриваемые ниже тонкие даосистские свойства творческой установки неоднократно описывались многими авторами в той или иной форме. Как бы то ни было, все согласны с тем, что на начальной фазе творчества, фазе вдохновения, некоторая степень восприимчивости, или невмешательства, или отношения по принципу "будь что будет" является характерной и вместе с тем теоретически и динамически необходимой. Перед нами сейчас стоит вопрос: как эта восприимчивость, это "позволение вещам происходить" соотносятся с синдромом погружения в "здесь-и-теперь" и самозабвением?

Прежде всего, по аналогии с уважением художника к его материалу, мы можем говорить об уважительном внимании к объекту как о своего рода вежливости или почтении, исключающем вмешательство контролирующей воли и сходным с принятием этого объекта всерьез. Это равнозначно рассмотрению его как такового, как цели, как имеющего собственное право на существование, а не как средства, инструмента достижения какой-то внешней цели. Такое уважительное отношение к его существованию подразумевает, что он достоин уважения.

Это почтение или уважительность в равной мере касается проблем, материалов, ситуации, человека. Это то, что один автор (К. Фоллет) назвал капитуляцией перед авторитетом фактов, законом ситуации. При этом я могу перейти от голого разрешения "ему" быть самим собой — к любящему, заботливому, одобряющему, радостному желанию, чтобы он был таким, как это бывает по отношению к ребенку, или возлюбленной, или дереву, или стихотворению, или любимому животному.

Подобная априорная установка необходима для восприятия или понимания всего конкретного богатства объекта — богатства его собственной природы и собственного стиля, без нашей помощи, без навязывания себя объекту, примерно так же, как мы замолкаем, когда хотим расслышать шепот другого. Такое познание Бытия другого более полно описано в главе 9.

Интеграция субъекта в бытийном познании (в противовес диссоциации). Творчество, как правило, имеет тенденцию захватывать человека целиком. И во время творчества он наиболее интегрирован, целен, однонаправлен, полностью организован и подчинен захватившему его предмету. Таким образом, креативность системна, то есть является целостным (гештальтным) качеством всей личности; это не добавка к организму как слой румян или как вирусная инфекция. Она противостоит диссоциации. Полнота присутствия "здесь-и-теперь" несет в себе меньше раздробленности и больше цельности.

Разрешение погрузиться в первичные процессы. Частью процесса интеграции личности является возвращение к бессознательному и предсознательному, в особенности относящемуся к первичным процессам (поэтическому, метафорическому, мистическому, первобытному, архаичному, детскому).

Наш сознательный интеллект чересчур аналитичен, рационален, вычислителен, атомистичен, концептуален, и потому он упускает большие куски реальности, в особенности реальности внутри нас.

Эстетическое восприятие, а не абстрагирование. Абстрагирование более активно и склонно к вмешательству, отбору и отказу (менее даосистское), чем эстетическая установка (по Нортропу) на смакование, наслаждение, благосклонное оценивание, заботу, невмешивающееся и не контролирующее поведение.

Конечным продуктом абстрагирования служит математическое уравнение, химическая формула, карта, диаграмма, эскиз, карикатура, понятие, модель, теоретическая система — все это отходит все дальше и дальше от исходной действительности ("карта не есть территория"). Конечным продуктом эстетического, неабстрагирующего восприятия является целостный образ, где все в равной мере ценится и размыто деление на более и менее важное. Богатству образа отдается предпочтение перед упрощением и схематизацией.