Говорят, судя по тембру голоса, две пожилые женщины. Он прислушивается. Они жалуются друг другу на тошнотворные запахи: если так будет продолжаться дальше, они вызовут санинспекторов. Лекюийе застывает на месте с широко раскрытым от удивления ртом и вытаращенными глазами.

— Мое мнение — что этот запах идет со второго этажа, ну, знаете, я имею в виду того месье, сидевшего в тюрьме. Но я, конечно, ни малейшего желания не испытываю идти к нему и звонить в дверь.

— Я тоже, — поддакивает вторая.

Две женщины расходятся, Лекюийе слышит, как хлопают двери.

Паника. Маленький человек входит в свою квартиру. «Черт возьми, так ты скоро попадешься!» Можно было бы, конечно, пренебречь этими запахами, но ведь они могут привлечь к нему внимание. Он заглядывает на кухню, то есть в помещение, считающееся таковым. Глядя на свалку мусора, быстро подсчитывает, что мусора здесь мешков на тридцать. Если выносить по паре, придется сделать пятнадцать ходок к контейнерам — на это потребуется около часа. Он снимает куртку и принимается за мешки.

Не прошло и часа, как кухня пустеет, остается лишь стойкий запах; Чтобы он быстрее выветрился, Лекюийе открывает окно. В квартире воцаряется ледяной холод. Маленький человек не зажигает свет — только телевизор, работающий нон-стоп, сутками напролет, распространяет по комнате бледное мерцание. Лекюийе замерз, он надевает куртку, поднимает воротник и, устроившись в кресле, в котором прежде обычно сидела его мать, поглощает свою холодную пиццу, завороженно уставившись в телевизор. Там показывают какой-то фильм. Если бы его спросили, что за фильм и о чем там идет речь, он бы затруднился ответить. Около часу ночи он наконец встает с кресла, закрывает окна, снимает куртку, отправляется в свою спальню, берет коллекцию и залезает в палатку. Он с трудом там помещается, но это единственное место, где ему хорошо. Маленький человек осторожно открывает коллекцию, страницы, изготовленные после убийства тех шестерых мальчиков. И вспоминает о двух других. Тогда ему пришлось прервать начатое — совсем как сегодня утром.

Ласково, еле слышно он бормочет;

— Это ведь не повторится, правда, мой маленький Арно?

Маленький человек включает надетый на голову фонарь, что позволяет ему соблюдать одновременно три условия; комната остается во мраке, в палатке светло, а руки его свободны. Он с вожделением рассматривает страницы, а правой рукой тихонечко поглаживает правые страницы, чтобы ощутить их неровности. Эти прикосновения уносят его в далекое прошлое, вызывают сильную дрожь. Лекюийе, закрыв глаза, вновь переживает каждое мгновение, проведенное с жертвами. Он помнит всех детей. Имена он узнавал уже после того, как все свершалось, и спешил записать их вверху на правой странице — странице эмоций.

Лекюийе, находясь в состоянии, близком к трансу, слышит голоса детей: «Дядя, как ты делаешь этот фокус? Дядя, куда ты меня ведешь? Дядя, мама не разрешает мне ходить с чужими. Я боюсь, отпусти меня. Отпусти мою шею, мне больно».

Лекюийе, чувствуя, как желание его растет, спокойно закрывает свою коллекцию, несмотря на дрожь во всем теле. На сей раз ему никто не помешает. Он знает, как действовать. Полиция никогда его не арестует. Он уже убил шесть мальчиков — а флики ничего не нашли. Если бы они проведали о его предыдущих преступлениях, то знали бы, где его искать. Лекюийе слишком разволновался, чтобы лечь в постель и заснуть. Он берет в руки колоду карт, усаживается за стол в гостиной и, закрыв глаза, играет с этими пятьюдесятью двумя картами, развлекаясь тем, что быстро-быстро их тасует. Не открывая глаз, он раскладывает карты на столе веером, а потом одним щелчком переворачивает их все вместе. Наконец, раззадорившись, Лекюийе открывает глаза. Сначала он сосредоточенно мешает карты, затем сдает их невидимым игрокам. Он знает, какие именно карты кому попадают. Нет никого проворнее его в шулерстве. Однако эта ловкость в тюрьме чуть не стоила ему жизни. Заключенные предложили ему сыграть партию в покер, желая заполучить его сбережения. Будучи по природе осторожным, Лекюийе воздерживался от какого-либо рода красивых жестов при раздаче карт и во взятках. Только выигрывал он почти все время, так как, будучи удивительно талантливым шулером, знал, какие у противников карты, не глядя в них. В конце концов он получил сбережения троих игроков. Тогда один из них встал и достал из ботинка лезвие ножа — короткое, но устрашающе заточенное. И сказал ему просто:

— Мы продолжим играть, но ты все спустишь, иначе я тебя выпотрошу, как кролика.

Лекюийе ничего не ответил, просто встал из-за стола, оставив свой выигрыш, и поклялся никогда больше не играть в карты в тюрьме. Нередко по ночам, прежде чем заснуть, он представлял себе, как играет в покер и всех обирает, ничем не рискуя.

Но теперь, на свободе, расклад поменялся. Карты у него в руках, и он сам их всем сдает. Включая полицию. Лежа на постели, одетый, приняв позу зародыша и зажав руки между коленями, он смутно чувствует, как в нем растет особого рода могущество. Глаза его широко открыты и неподвижно смотрят в темноту. Он вспоминает разговоры, слышанные им в тюрьме. Он многому научился от заключенных, хотя почти никогда ни с кем не разговаривал за все время отбывания срока. Он только слушал. И фиксировал услышанное в своей уникальной памяти. Один день отложился в его голове особо. С тех пор прошло два или три года. Время для него решительно ничего не значит.

Это случилось во время прогулки. Лекюийе обычно делал два или три круга по двору, стараясь избегать собравшихся в группы других заключенных, чтобы ни с кем не разговаривать. Эта тактика приносила свои плоды. Поскольку он годами вел себя как молчаливый невидимка, остальные арестанты привыкли не обращать на него внимания. А Лекюийе наблюдал и слушал. Он видел, как арестанты обменивались сим-картами для мобильников, ножами, маленькими пакетиками с наркотиками и прочими вещами, очень нужными и высоко ценимыми в тюрьмах. Он мог бы сказать, чем некоторые из них намеревались заняться, выйдя на свободу, то есть какой банк подвергнется нападению, какой ювелирный магазин будет ограблен или где в таком-то городе осуществится сделка по продаже наркотиков. Но все это ему было совершенно безразлично и его не касалось. Он знал, как вести себя, чтобы надзиратели не обращали на него внимания. Ему уже удалось грохнуть двоих в тюрьме, и его не поймали, а теперь вот выслеживал третьего. Выжидал удобный момент. Важен лишь результат. Лекюийе сделал свои два круга по двору и сел на солнышке, прислонившись спиной к стене. Серый на фоне серого камня. Мысли его были полностью поглощены тем, чем он занимался до того, как оказался в тюрьме, и что намеревался предпринять, выйдя из нее. В душе его все кипело. Это единственное, что поддерживало в нем жизнь. Тут к нему подошли трое — точнее, к той стене, у которой он находился. Он сидел, обхватив колени руками, опустив голову. Издали можно было подумать, что это куча одежды валяется у стены. Лекюийе понадобилось меньше секунды, чтобы понять, кто эти трое. Им было лет по двадцать, родились они в проблемных пригородах Парижа и проявляли склонность к агрессии и дракам. Он не шелохнулся.

Они расположились в двух или трех метрах от маленького человека и некоторое время молчали. Один из них дернул головой в сторону Лекюийе, указывая на него подбородком, второй знаком объяснил остальным: мол, это чокнутый, — покрутив пальцем у виска. Трое молодых людей закурили сигареты и начали беседу, судя по всему, начатую еще до того, как они подошли к нему. Один из них явно пользовался у прочих особым авторитетом. Лекюийе знал, что заключенные называют этого парня Авторитет. И он действительно играл свою роль, так или иначе контролируя остальных. Лекюийе рефлекторно навострил уши, внимая их разговору. «Все, что они скажут, надо взять на заметку». И вот теперь настало время вспомнить этот разговор, отпечатавшийся у него в памяти.