— Ты все прочел?

— Только половину дел. И во всех — одна и та же история. Самый ужас описан в мельчайших подробностях, сухим официальным стилем, без эпитетов и прикрас. И от этого факты кажутся еще более жуткими. В уголовном деле все четко, точно и бесстрастно. Простые слова, такие как «задушен», «мертвый», «изнасилован», уже сами по себе несут достаточную смысловую нагрузку, но если еще и знать, что они относятся к детям девяти-десяти лет, — это еще страшнее. И выражения, например используемые для характеристики места обнаружения ребенка или для описания тела, тоже весьма сильны. Протоколы, акты и заключения экспертов, ничего, кроме сухой фактуры.

Мистраль говорит монотонно, тихо, без эмоций, блуждая взглядом где-то в пространстве. Клара слушает его молча.

На коленях у него лежит блокнот, он просматривает его, медленно переворачивая страницы; читает отмеченные фрагменты:

— «Подвал без электричества, двенадцать метров в длину, шесть метров в ширину; неиспользуемое техническое помещение, стены покрыты граффити; найдено тело ребенка примерно десяти лет: рост метр тридцать, худощавого телосложения, поза… и так далее, и так далее, и так далее. На шее — следы удушения, признаки трупного окоченения еще не появились и так далее». Какое счастье, что родителей не допускают к этой писанине. Иначе они бы узнали обо всех подробностях и обстоятельствах смерти своего ребенка. А это хуже, чем статья в газете, где будет масса красочных эпитетов, но, в сущности, это всегда криминальная хроника и эмоции, то есть то, что ты уже тысячу раз читал: ведь журналист, не прорвавшийся на место преступления, пишет, руководствуясь своим воображением. Видишь ли, Клара, я провел около сотни расследований, но каждый раз, когда жертвами являются дети, мне очень тяжело. Тяжело потому, что они ни в чем не виноваты, они просто случайно оказались на пути извращенца, заманившего их куда-то, чтобы убить.

Клара, заслушав его длинный монолог, произносит:

— Я прекрасно понимаю, что ты чувствуешь.

Она отправляется будить детей и, проходя мимо сидящего за столом и пьющего маленькими глотками кофе Мистраля, гладит его по голове. Появившись на кухне, малыши бросаются к отцу, как и каждое утро. Младший говорит:

— Ты колючий, — целуя его в небритую щеку.

А старший усаживается ему на колени и произносит:

— Папа, я хочу спать.

Все их утра похожи одно на другое. Они завтракают, как обычно, вчетвером. Дети поглощены чтением надписей на коробке с хлопьями. Мистраль долго на них смотрит, а потом, заинтригованный, задает им вопрос, уже давно занимающий его:

— Почему вы каждое утро так внимательно читаете одни и те же надписи на своих коробках с хлопьями?

Дети смотрят на него так, будто он спросил у них какую-то нелепицу, и отвечают совершенно естественно:

— Потому что это интересно.

Мистраль тыкает пальцем в календарь:

— Завтра суббота, и мы идем на представление в парк Монсури или в Люксембургский сад.

Дети вопят от радости.

— А велосипеды возьмем? А можно мне блинчики с шоколадом?

— А мне вафлю!

— Все, что пожелаете, даже воздушный шарик, — отвечает им Мистраль.

А через полчаса, приняв душ, побрившись, окончательно проснувшись, он уже едет на набережную Орфевр, думая о Фокуснике.

Мистраль торопливо поднимается по ступенькам, направляясь к проходной; дежурный, завидев его, открывает раздвижные стеклянные двери. Как всегда, до начала работы он заглядывает в оперативный отдел, расположенный сразу за проходной. В кабинете текущего планирования офицеры готовят папки для директора и ее заместителя. Эти материалы будут рассматриваться во время утренней планерки. В папках — телексы и сводки о событиях истекшей ночи. Там зафиксированы как незначительные происшествия, так и важные события; информация о последних отмечена красного цвета штампом со словами: «ПРЕССЕ НЕ СООБЩАТЬ». Это предупреждение делается для того, чтобы полицейские службы могли работать над делом спокойно, не испытывая давления со стороны журналистов. Правда, это срабатывает только в теории: ведь в наше время все тайное слишком быстро становится явным.

На данный момент подобным грифом отмечено лишь одно дело. Полиция остановила известного депутата, в состоянии алкогольного опьянения несколько раз проехавшего на красный. Согласно рапорту, диалог между агентом и депутатом постепенно перешел на повышенные тона, и последний оказался под арестом за оскорбление представителя сил правопорядка и оказание сопротивления. Мистраль, читая об этом происшествии, не смог сдержать улыбки. Он видел дюжины подобных отчетов. Ночная жизнь с ее маленькими и большими событиями. Он торопливо откладывает папку. Ничего серьезного.

— Привет, Людовик, кофе хочешь?

— С удовольствием, старина!

Мистраль пожимает руку своему коллеге, начальнику оперативного отдела, и отправляется вслед за ним на примыкающий к кабинету дежурных пищеблок, обеспечивающий питанием работающих здесь людей. Мистраль вспоминает, как во время ночных дежурств много лет назад он приходил сюда побеседовать с офицерами. По остаткам еды в тарелках на столах можно было судить о том, кто из офицеров из какой провинции родом. Во время ночных дежурств сотрудники оперативного отдела традиционно готовят здесь деловые ужины. Происходит это около двух часов ночи, когда Париж спит и вокруг воцаряется спокойствие. Переговоры по рации становятся менее интенсивными, телексы умолкают. Офицеры из «Ночного дозора» по очереди отправляются на кухню и приносят оттуда блюда, приготовленные на местной кухне. Обо всем этом хорошо известно, и комиссары не отказываются от ночных смен, чтобы поболтать с подчиненными… и ради экзотических местных блюд.

Мистраль вспоминает обо всех этих традициях, когда отвечает:

— Без сахара. — И берет свой кофе.

Начальник оперативного отдела продолжает:

— Полчаса назад у меня был Кальдрон. Он попросил нас с особым вниманием относиться ко всем происшествиям, касающимся детей. Мы договорились с дежурной группой отдела по делам несовершеннолетних. Обо всем, что может иметь отношение к Фокуснику, они нам обещали немедленно докладывать, а ты при этом будешь получать папку с копией телекса или рапорта. Что скажешь?

— Меня это устраивает. Пусть это положение повышенной готовности сохраняется до тех пор, пока его не возьмут за жабры. Нужно мобилизовать всех. До настоящего момента он всякий раз проскакивал у нас между пальцами. Следовательно, мы должны поплотней их сжать. Ладно, я пошел. Спасибо за кофе.

Выйдя из оперативного отдела, Мистраль замечает, как секретарша директора быстрым шагом идет к лестнице, ведущей в направлении следственного отдела.

— Кристиан, держу пари, вы ищете меня.

Секретарша, подвижная тоненькая женщина, оборачивается и, заметив Мистраля, произносит, облегченно вздохнув: