Только Градский почему-то не отвечает. А потом и вовсе… Делает шаг вперед и, заставляя задыхаться, упирается ладонями в раковину по бокам от меня. Обоняние слету забивает его запах, и сознание будто чумная дымка поддергивает. Возникает реальное желание откинуть голову и прикрыть блаженно веки. Заторможенно наблюдаю, как пульсирует жилка на его шее, движется кадык, и кожу подергивает мелкая-мелкая дрожь.

– Ярик… – сама не знаю, что сказать хочу.

К счастью, мой распустившийся язык не успевает выдать ничего постыдного или странного. Мешает пронзительная трель телефона. Спохватившись, отодвигаю руку Градского и ускользаю в сторону.

– Да, мам! У меня все нормально, – выпаливаю раньше, чем она спрашивает.

– Ты так поздно бегала?

– Нет, я не бегала... – но понимаю, почему ей так показалось. – К мобильному спешила.

– Точно, все нормально? – голос мамы становится настороженным. – Мы с папой можем вернуться прямо сейчас…

– Нет-нет, отдыхайте. Я не одна, – сглатываю и, отворачиваясь от Града, сжимаю трясущимися пальцами переносицу. – Со мной Яр.

– Ага, – протягивает мама. – Тогда понятно… Ну, хорошо. Привет передавай.

– Передам. Пока, – отключаюсь и нервно сжимаю телефон.

– До сих пор настолько тебя контролируют? – приглушенно интересуется Градский.

А я взглянуть на него стесняюсь.

– Они просто беспокоятся.

– Есть причины?

Такой простой вопрос, а ответить на него как? На глаза слезы наворачиваются. Грудь с невыносимой силой сжимается. Ни слова вымолвить не могу. Да даже посмотреть в лицо Яру не нахожу смелости. Махнув рукой, выхожу из кухни. Слышу, что он движется следом, и машинально ускоряюсь.

Даже Десси подозвать не могу. Просто открываю входную дверь и, выбравшись на крыльцо, жду. Овчарка выбегает и, уносясь в сторону сада, вроде как, оправдывает то, что я, не дожидаясь Градского, спускаюсь по ступенькам и прячусь в тени.

Стараюсь не думать о том, что вокруг меня сгущается мрак. Постепенно замедляюсь и, в конце концов, оборачиваюсь, чтобы убедиться, что не одна.

– У тебя какие-то проблемы с темнотой?

– Конечно, нет, – уверяю, обхватывая себя руками.

– А если я предложу двинуть с ночевкой на дикий пляж?

– То я, конечно же, откажусь, – выдыхаю взволнованно.

И без того никак не удается сердце успокоить, а Ярик еще такие вопросы задает и надвигается.

– А ты не отказывайся.

– Я… откажусь… – вовсе неуверенно звучу. – В понедельник у меня экзамен? – спасительная отмазка почему-то выходит как вопрос.

– Так «да» или… «да»?

Причин для отказа на самом деле миллион: я не могу спать в темноте, на улице, рядом с ним…

– Да!

Ярослав

– Палатку одну берете? – интересуется между сборами папа Тит.

Я не сразу нахожусь с правильным ответом. Машка реагирует быстрее.

– Ну, конечно. Я же не буду в одиночку спать. Брр… Вдруг змеи или медведь...

– У нас? Около моря? – приподнимает брови. Но уже через мгновение на полном серьезе поддерживает Марусину теорию: – Логично.

Вижу, что таит беспокойство, и недоумеваю. Сколько можно ее опекать?

– Все будет нормально, пап. Там связь нормальная. Если что, скорую, полицию и тебя в момент вызвать можно.

Святоша с видимой беззаботностью тянет улыбку, а я, чтобы не видеть вытянувшегося лица Адама Терентьевича, с беззвучным вздохом глаза прикрываю.

– Вот зачем ты это сказала?

– Это просто факты, – крайне спокойно поясняет Машка. В сравнении с вчерашним вечером, чересчур она сегодня уравновешена. Не удивлюсь, если «колес» каких-то наглоталась. – Так, как в бункере, не случится! Не беспокойтесь.

Оба родителя кивают. Мама Ева усерднее. Пытаясь незаметно расслабить папу Тита, обнимает его и улыбается.

– Значит, завтра утром вернетесь?

– Да. На рассвете. У Маши – экзамен, мне – на работу.

– И охота вам целую ночь там мучиться, а потом еще в такую рань просыпаться, – замечает и смеется.

Все время сборов я стараюсь гнать из сознания мысли о ночевке. Они же только об этом и говорят.

Предвкушаю, конечно. Разве может быть иначе?

Смотрю на Марусю и сам понимаю, что взглядом с головой себя выдаю. Ей хоть бы что, пожимает плечами и улыбается. Я же… Жадно ее поглощаю. Ничего святого, блядь. Вдоль и поперек прямо при достопочтенной родне.

– Ярик, на минуту, – окликает папа Тит.

Ожидаемо, но все равно хвост подбираю. Кровь в голову ударяет, даже скулы жаром подергивает. Мысленно награждаю себя всеми известными нелицеприятными позывными, но морду лица кирпичом выдерживаю, сдержанно киваю и иду за будущим тестем обратно в гараж. Благо долгих вступлений и мхатовских пауз он не нагоняет. Как только останавливаемся, пронзает взглядом и внушительным тоном выдает лишь самый цимус.

– Надеюсь, в этот раз ты с полной сознательностью подошел к ситуации, – все-таки берет перерыв, но, как мне кажется, не с целью усиления эффекта. Давление с его стороны нехило бодрит. Призывает собраться, словно перед ответственным марш-броском. – Будь внимательнее. И осторожнее. Вам больше не восемнадцать, пора понимать и принимать все сферы ответственности.

– Да, – так же интуитивно делаю паузу. – Не волнуйтесь. Обещаю, что все будет нормально.

– Хорошо, – кивает, но визуальный натиск не сбавляет. – Я тебя тогда не поблагодарил. За то, что вытащил Машу. Собирался, и все как-то…

– Меня не нужно благодарить, – искренне и решительно отсекаю я.

– И все же.

Опускает мне на плечо широкую пятерню и крепко стискивает. Это и есть та самая признательность, рвущаяся из сердца, а не для красного словца.

В глазах двоится. Сознание на миг будто расслаивается. Но я, безусловно, нахожу силы, чтобы кивнуть.

Спустя пару секунд выхожу из гаража. Как только появляюсь на улице, Маруся летит навстречу. В какой-то момент даже кажется, что на шею бросится, но она тормозит и лишь встревоженно вглядывается мне в лицо.

– Давай, – показываю, чтобы возвращалась к машине. – Выдвигаемся. Иначе на окружной встрянем в пробку.

– Все нормально? – не выдержав, вопрошает она.

– Да.

Таки приходится подтолкнуть Титошку к автомобилю. Напряжение резко скидывает мама Ева.

– Если он выдержит ее этой ночью, можно будет расслабиться, – неожиданно громко шепчет папе Титу.

Тот смеется. Маруся оборачивается, всплескивает руками и издает какой-то возмущенный возглас. Я невольно тоже ржать начинаю.