– Больше мы с ночевкой у них не остаемся.

– О Боже… Твою мать… Блядь… Свят-свят Маруся… – хватаясь за живот, пародировала мой голос, пока я пытался серьезно разозлиться. – Я сказала, что дала тебе волшебную таблетку…

– Если уж на то пошло, я сам ее взял… Твою таблетку…

В конце концов, мы сами верили, что заслуживаем счастья, что все сделали правильно, и что все у нас получится.

Трудно назвать совпадением то, что сын родился аккурат в ночь нашего с Марусей двадцатипятилетия. А если и называть это совпадением, то самым потрясающим. Предполагаемую дату родов Машка переходила на неделю, по этому поводу уже не на шутку беспокоилась. Я и сам, конечно, на нервах эти дни прожил. Юморил только ради Маруси.

– Навсегда он там не останется.

– Умеешь подбодрить, Божище… – смеялась, пока обнимал.

– Я все, что тебе надо, умею.

Накануне дня рождения тянул спать, а она все ни в какую.

– Не хочу… Не буду ложиться.

Понять не мог, что ей не так.

– Болит что-то?

– Нет… Просто предчувствие… Не могу объяснить.

Днем у врача были. Заверил, что все в норме, и, судя по каким-то там признакам, сегодня не ждать. Но едва Маруся закончила говорить, раздался хлопок и произошел слив жидкости. Ну, или как это правильно называется?

Думал, она рожать прямо дома начнет. А Машка вдруг такая спокойная и довольная сделалась. Быстро переоделась, сумку схватила и в прихожую выбежала.

– Вези, – сказала и разулыбалась вся.

– Не болит? – спросил, набрасывая зачем-то джинсовку.

На улице духота, а с меня и под кондиционером семь потов сошло.

– Болит. Очень.

– И? – растерялся я.

– Это хорошо. Отлично! Так должно быть.

Наверное, ей лучше знать, подумал я и, наконец, заставил свое тело активно двигаться. Никому из родни не сообщали, что едем в роддом. Повезло, что наша врач как раз на дежурстве была. Пока добрались, нас уже встречали. Сразу в предродовую определили. И прошло все достаточно быстро, как говорят. Через три часа интенсивных схваток, во время которых Маруся прокусила мне плечо и обе ладони, переместились в родовую. Сначала не собирался туда с ней идти. Договаривались, что она сама будет. Но стоило увидеть, как мою девочку уводят, влетел следом. Хорошо, что Машка к тому моменту уже не способна была спорить.

Весь родовой процесс, конечно, шокировал. Одно дело понимать, другое – видеть. Особенно накладывается то, что все это происходит с твоим любимым человеком. Невозможность как-то помочь и разделить боль – непереносимое испытание.

– Умница, девочка… Давай еще… Совсем немного, Маруся… – что-то говорил ей, безусловно.

К протоколу не пришьешь такую помощь. Тот же подорожник – мнимое спасение. Но Машка кивала, сцепляла зубы и на очередной потуге выдавала новую попытку вытолкнуть плод. Сильная у меня девочка, запястье мне чуть не вывихнула. Я уже сам не замечал. Держал ее и продолжал говорить.

На первом крике сына мир перевернулся. Наверное, ради этого момента мы все и живем. Кто не ступал, тому не объяснить. После короткой остановки шума и движения тело разбивает пульсирующий гул, и еще несколько секунд спустя громкий перестук сердца. Слезы слепят глаза, но в тот миг не стыдно за это.

Ждали, готовились, осознавали всю полноту, а все равно в эмоциональном плане оказались застигнутыми врасплох.

Да, именно ради этого стоит жить… Обнимать любимую женщину, во всеуслышанье благодарить друг друга, признаваться в любви, вместе искать способ прикоснуться к розовому комку, который отныне станет нашим общим спутником и якорем.

Отлично помню и то, как вышел из родзала. На сумасшедших максималках по эмоциям пробрел через весь коридор к противоположному концу. Вышел на площадку и, невзирая на глубокую ночь, поочередно всю родню и друзей набрал.

– У меня родился сын! – орал в трубку.

Да, в тот момент меня распирало. Не у нас, а у меня. Маруся ведь тоже моя. Значит, и Макс мой безраздельно. Таков я есть. Градский, вашу мать. Как иначе?

И она, моя Маруся, в девичестве и по крови Титова, самая настоящая Градская. Что бы я ни делал, она всегда была вверху моего личного списка. Задолго до бункера, задолго до того, как стал понимать, куда летим.

Мы многое преодолели вместе. Далеко не всегда было легко, но мы упорно двигались навстречу друг другу, а после рука об руку – вперед.

– Яричек, ты же любишь меня сегодня сильнее? Еще на крошечку выше? – шепчет Маруся, вглядываясь мне в глаза.

Потянувшись, закидывает руки за шею. Касаясь, ток под кожу забивает. Жадно забираю и впитываю. Пусть трясет.

Вслушиваясь в ударные раскаты грома, абсолютно искренне отвечаю:

– На целый градус, Маруся.

Через боль, огонь, адские муки, все видимые и невидимые границы готов с ней подниматься. Выше неба? Пф-ф… Сигану гораздо выше.

Неземные. Запредельные. Космические.

Раздаю, Маруся… Подключайся.

Мягко сталкиваясь ртами, с густыми выдохами закрываем глаза. Перетекаем друг в друга. До одури нагло и отчаянно несемся по крови.

Конфликт. Разряд. Взрыв.

Взлетаем…

Конец