Блядь, если бы тема не была настолько серьезной, поржал бы с нее. Но сейчас меня крайне печет исход разговора. Не до смеха, сука.

– Слушай, Титова, – начинаю слегка резковато. – Считаю, пора менять твою фамилию. На мою. Сечешь? – вываливаю и замолкаю. За грудиной током пробивает и сходу расползается все горячей пульсирующей массой. Напряженно вглядываюсь в Марусины глаза. Ответы ищу. Она же медленно погружается в шок и, кажется, даже не пытается с ним справиться. – Хочу с тобой быть по-настоящему. Навсегда. Если у тебя так же, в следующий раз приходи с чемоданами. Если нет, новую паузу берем.

Иначе не могу. Выдержки не хватает.

Всю ее хочу. Все, что можно, и даже то, что нельзя. К черту.

– Так прям сразу?

– А ты не готова? Хочешь дальше кругами ходить? Может, я – скот и хам, но точить мозги относительно того, что конкретно тебе нужно, и насколько долго, меня не прет.

– Ты же… Ярик, все слишком сложно… И может стать еще хуже.

– А я и не жду, что будет просто. Если ты скажешь, что пойдешь со мной до конца, выдержу все сопутствующее.

Выдыхаю и вновь замираю. Столько за раз выдал, внутри какое-то время пустота звенит. Потом святоша глаза поднимает, смотрит на меня и сворачивает грудь новым ураганом эмоций.

– Я не знаю… Яр… Дело не в том, хочу я или нет… Мы слишком молодые и… Существует много факторов, – на эмоциях повышает голос. Кроме того, он у нее все отчетливее дрожит. – Даже просто жить вместе – очень серьезный шаг. Этап, до которого нужно дойти… А фамилия… Не понимаю, зачем сейчас…

– Не понимаешь?

Да, меня это расстраивает. Капитально. Если любит, сомнений быть не должно. Разве что чувства ее поверхностные. Меня такие не удовлетворяют.

Нутро скручивает. И трясет так, что едва удается выдерживать внешнюю неподвижность.

– Ты сейчас неправильно меня понимаешь, – вроде как пытается выкрикнуть, но голос надорванным шепотом выходит. – Я хочу быть с тобой. Очень. Просто… То, что ты предлагаешь – слишком…

– А меня другое не устраивает. Прости, – извинения бросаю отнюдь не тем тоном, которым должен. Агрессивно и принудительно впихиваю.

– Значит, если я…. Если не соглашусь, все прекратится?

– Пока ничего и не начиналось, Маруся, – втолковываю ей достаточно терпеливо. – Хочу, чтобы ты только на меня была настроена. Никаких Алиевых и прочих мудаков. Только ты и я. По-настоящему, – беру паузу, чтобы перевести дыхание и не наворотить конкретной херни. – Мне мало пересекаться после работы. Называй, как хочешь: эгоизмом, одержимостью, дурью... От тебя мне нужен максимум. Полноценные отношения. До конца. Все.

Требую. Дожимаю. Не могу остановиться.

Только Маруся Титова отнюдь не гибкая глина. При давлении плавно не гнется. При меньшем натиске взбрыкнуть способна. А тут… Подбирая дрожащую челюсть, сердито сжимает губы. Какое-то время еще смотрит в глаза. Ничего хорошего не выдает, конечно. Огнем лижет.

– Разблокируй, пожалуйста, двери, – крайне спокойно выдыхает мне в лицо.

Осознаю, что перегнул, но хрен пойду на попятную. Если сейчас не поломаю, дальше хуже будет. Я себя знаю. Лучше на старте, малой кровью обойдемся.

Сам себя убеждаю и в какой-то мере успокаиваюсь. Не желая дойти до маниакального решения удерживать ее силой, спешно щелкаю замками. Перевожу дыхание и медленно выбираюсь из машины следом за выскочившей, как подпаленной, святошей. Она яростно вышаркивает в сторону калитки, а я стою и прицельно торможу восставшие внутри меня инстинкты.

Пусть идет… Вернется ведь…

Подумает и вернется... Никуда не денется…

А если… Да ну на хрен!

Вижу ведь, как отзывается. Моя она. Моя. И будет еще плотнее.

Успешно завершаю внутренние штурмовые работы, как вдруг Машка у самой калитки резко оборачивается. Смотрит так… Обжигает распахнутую душу какой-то жгучей кислотой.

Сердце, пропуская удары, замирает в горбатой надежде на положительный ответ.

– Поцелуешь меня? На прощание… – просит она вместо этого.

– Я тебе сейчас такое прощание устрою, на всю жизнь, твою мать, запомнишь.

Ярослав

Что она делает? Походу, мировая миссия Титовой – свести меня с ума, блядь.

Вздрагивает, когда угрожающе надвигаюсь, но взглядом как будто нарочито из равновесия выдергивает. Провоцирует, мать ее. Знакомая схема, и я по-прежнему ведусь.

Когда припечатываю собой к металлическому полотну калитки, Маруся лишь рвано вздыхает и взбудоражено глаза расширяет.

– На прощание, мать твою? – все поверить не могу, что она так сказала.

И это после того, как ночью, чертова маньячка, в любви расписалась.

Откровенно бешусь. Святоша же роняет взгляд вниз и на мгновение дышать прекращает. А потом резко возобновляет эту функцию, злоупотребляя частотой и объемом потребления. Тяжело и шумно дышит.

Я, как ни торможу себя, синхронно за ней срываюсь. Так же безумно гипервентилирую.

– Так целовать или…

Договорить не дает.

– Целовать!

Удивляет. Думал, при близком контакте струсит.

Не собирался этого делать… Потому как не уверен, что смогу ограничиться. Нет, я убежден, что не смогу.

К черту…

Качнувшись, медленно приближаюсь к лицу Маруси своим лицом. Дождавшись, когда она поднимет взгляд, с оголтелым рвением ныряю прямиком в темные омуты глаз. Несколько секунд, словно чумной, просто слушаю, как она учащенно дышит. Дождавшись, когда заметно дрожать начинает, невесомо касаюсь ртом мягких розовых губ. Она их тотчас распахивает. Опаляет горячим и сладким дыханием.

Приглашает, моя святоша.

Моя Маруся Титова.

Моя.

Едва усиливаю нажим, вступая в полноценный физический контакт, с низа живота снаряд фейерверка взлетает, раскручивается в груди и устремляется в незыблемую высоту. Многим выше наших голов. Тянет за собой на невидимой нитке мое перекачанное, отяжелевшее и работающее на максимальных оборотах сердце.

Похрен.

Только захватываю ее нижнюю губу, с обеих сторон, словно выстрелы, стоны срываются. Мой и ее.

Пиздец, блядь…

Как я собираюсь это выдержать?

Забывая о естественной деликатности, толкаю Марусю бедрами и практически вдавливаю в холодный с ночи металл.

– Ярик… Ярик…

Пока она шепчет мое имя, не теряя ни секунды, врываюсь в ее рот языком. Несколько раз прохожусь вдоль и поперек. Вместе со слюной вкус ее собираю. Размашисто, жадно и хлестко. Маруся мычит и стонет, я же лишь в этот момент осознаю, как сильно скучал. Испытываю такой сумасшедший голод, что страшно становится. Если не тормозну, рискую причинить физический вред.