– Я здесь, Маруся. Дыши, – его сипловатый голос успокаивает и, вместе с тем, по всем рваным ранам проходится. Жалит остротой и жаром. Сердце распирает грудь, давит на ребра необъятной кипящей массой. – Блядь… Дыши, Маруся.

– Дышу, – озвучиваю, как только это действительно удается.

– Тебя так подбрасывает, пиздец просто… – улавливаю нотки волнения. – Давай… Я свет включу.

– Нет… Просто обними меня покрепче, Ярик.

– Хорошо, – выдает с хрипом и скользит ближе.

Чувствую боком его горячее тело и, не раздумывая, поворачиваюсь, чтобы соединиться самыми чувствительными точками. В момент, когда это происходит, сложно определить, кто из нас громче выдыхает. Обхватываю Градского руками, вжимаюсь в его сильное тело, насколько это только возможно.

– Ярик… Ярик… Я по тебе так скучала, знаешь? – шепчу прерывисто, отчаянно, страстно. – Очень сильно! Очень-очень… Я о тебе мечтала. Каждую ночь, каждый день, каждую минуту… Так много сказать хотела, а ты не отвечал.

– Скажи сейчас, – просит и одновременно требует. – Маруся… Сейчас скажи.

Неосознанно скребу по его плечам ногтями. Зажмуриваюсь. Глубоко вдыхаю и слишком бурно выдыхаю. Повторно наполняю легкие его запахом.

– Я люблю тебя, Ярик…

Ярослав

Шаг. Сухой щелчок. Цепенею.

Оборачиваясь, показываю задним, что дальше двигаться нельзя.

– Сук… Град, – бормочет сиплым басом сослуживец. Теряя краски, становится белым, как полотно. – Су-у-ка… Твою ж мать…

– Тюлень, бля, ты давай, еще «отстегнись» и свали своей тушей меня,  – пробивает на иронию.

Стою на противотанковой мине и ржу, вашу мать. Внутри, конечно, потряхивает. Нездоровой такой, ноющей вибрацией все органы пробивает. Спину волной жара окатывает.

«Ярик… Ярик…»

«Я никогда никого кроме тебя не хотела целовать. Никого не хотела касаться. Быть только с тобой хотела. Только для тебя…»

«Люби меня, Ярик… Пожалуйста, люби… Сильнее… Крепче…»

Да люблю я тебя, Маруся… Сильнее, блядь, просто некуда… Люблю…

Распахиваю глаза. Лежу без каких-либо движений, слепо пялюсь в темноту. Туго запускаю цепь сознания. Со скрипом идет, будто колючая проволока по мозгам тянется. На первых секундах осмысленного восприятия кажется, что где-то там, посреди соляной пустыни нахожусь. Инстинктивно прочесываю рукой пространство рядом в поисках оружия. Вместо этого натыкаюсь на изгибы женского тела. Машинально веду ладонью дальше. Возвращаясь в действительность, ощущаю испарину между нашими сплетенными телами.

Маруся…

Да она меня практически завалила. Забралась во сне сверху, еще и руками-ногами опутала. Забыл, как это.

Забыл…

«Я люблю тебя, Ярик…»

Ничего ответить ей не смог. А сейчас прокручиваю на повторе, и рвется из груди то самое.

Беспокойно все же Машка спит. Не знаю, как мне до этого удалось отрубиться и проспать, судя по ощущениям, несколько часов. Ерзает, вздрагивает, ногами дергает и раз за разом что-то бормочет.

В какой-то момент смещается. Раскрывая бедра, совершает ими характерное толчкообразное движение. Стонет и замирает. А я буквально дурею от развернувшегося внутри меня урагана похоти. Чувствую сквозь тонкую ткань белья жар ее плоти. Сцепляю зубы до скрежета и мысленно непонятно какому Богу матерные молитвы возвожу.

Медленно цежу воздух и стараюсь игнорировать примитивные инстинкты. Учитывая, что это Маруся, и то, сколько времени у меня не было нормального секса, получается отличительно хреново.

Опрокинуть бы ее, подмять, оттянуть короткие шорты, ворваться и припечатать с такой силой, чтобы уже никогда вырваться не посмела.

Сука…

Да, предлагая эту вылазку, рассчитывал если не на полноценный секс, хоть на какой-то физический контакт. Вот только когда Титоша поделилась своими заморочками с темнотой, задрожала от страха, а не от страсти, в поисках защиты отчаянно в меня вцепилась, выдала это долгожданное блядское «люблю»… Понял, что не могу. Не настолько сволочь, чтобы пользоваться подвернувшейся ситуацией. В этом сумрачном мареве святоша явно не в себе пребывает.

Костерю себя самыми последними словами, но держусь, чтобы безнаказанно не облапать Марусю во сне.

Блядь, я все-таки почти джентльмен. С натяжкой, безусловно. Мысли грязные не позволяют натянуть на раскачанные плечи белое пальто.

Чередой различных мантр удается кое-как задремать. Но все же… Вроде сплю, но все слышу и ощущаю.

Когда в сетчатое окно палатки заглядывают первые рассветные лучи, испытываю какое-никакое облегчение, что эта длинная ночь закончилась.

– Маш?

– Мм-м…

– Пора вставать.

– Уже? – не открывая глаз, морщится. – Нет, не хочу… Мм-м… Давай забьем… Мне холодно…

Зачем-то на губы ее смотрю. Потом и вовсе в вырез майки. Вижу подернутую дрожью кожу и сморщенный розовый сосок. Мысленно посылаю себя к черту.

– У тебя экзамен.

Едва успеваю закончить предложение, святоша отлепляется от меня и резко пятится в противоположный угол.

– Сколько сейчас?

– Успеваем, – сухо оповещаю и поднимаюсь. – Ты соберись. Я покурю, и займемся палаткой. В дороге будешь досыпать.

– Хорошо.

В дороге Маруся не спит. Хранит молчание. Явно что-то активно мусолит в своей чудной головке. Только бы не придумала какую-нибудь очередную хрень.

– Все нормально?

Редко сам с расспросами лезу. Предпочитаю наблюдать. Но сегодня мне не нравится то, что я на ее лице читаю.

– Мм-м… Да… – совсем неуверенно.

И взгляда моего избегает.

Чувствую, скоро раздаст, мать ее.

Да пусть бы уже. Ждать взрыва хреновее, чем от него пострадать. Это я вам, как вышедший из бункера и после, еще дважды нарвавшийся на мины, говорю.

С намерением задержать Титову для откровенного разговора тет-а-тет заезжаю в свой двор. Не позволяя выбраться из машины, защелкиваю замки.

Хладнокровно встречаю всполошенный взгляд.

– Давай до конца точки расставим, Маруся.

Она сглатывает и, крутнувшись на сиденье, напряженно застывает.

– Хорошо. Говори… Как есть, говори… Я все пойму… – лепечет суетливо и нервно.

– Я для себя все решил. А ты?

– А что я? – испуганно таращит глаза.

– Выбираешь меня? До конца.

– Я… Объясни, пожалуйста, конкретнее... – Это она меня просит? Любительница полутонов и недосказанности. – Хотя… Лучше не надо.