помчалась назад. Вернувшись в квартиру, взялась замывать везде кровь, застирывать холодной водой с мылом полотенца. Штаны и футболка тоже оказались уделанными, и их я замочила, разыскав тазик. Завернувшись в простыню, села в зале, рядом с кучей так и не распакованных пакетов из магазинов. Уставилась на стрелку настенных часов, отчего-то дико переживая об этой практически незнакомой для меня женщине. Наверное, она очень хороший человек. Ведь Боев так боялся и за нее, и за ее неизвестного мне мужа, своего друга. А Боев сам… хороший. И его друзья плохими быть не могут. Мне пока за жизнь хороших людей встретилось не так и много. Так что пусть у этих все сложится удачно. Пожалуйста.

Настойчивая мелодия подняла меня с места. Забытый телефон Андрея так и валялся у стены в прихожей.

— Ал…

— Боев где? — громыхнул мне в ухо пугающий мужской голос.

— Вы Яр?

— Боев. И моя жена. Где? — На том конце кто-то тоже пребывал не совсем в адеквате.

— Андрей повез ее в больницу. В ближайш…

Вызов прервался.

Спустя часа два хлопнула входная дверь, и я побежала в прихожую. Боев вошел и, заметив меня, замер, глядя пристально и тяжело привалившись плечом к косяку.

— Ну как? — спросила его.

— Нормально, — только и ответил он.

Взгляд его налился тяжестью, каким-то совсем уж лютым мужским голодом. Он сдернул через голову испачканный свитер вместе с рубашкой. Пошел на меня, будто хотел снести. Обхватил, сжав задницу, и поднял, притиснув в своему боку, как куклу. Тяжело дыша, попер танком в спальню и сходу швырнул на постель. Рыкнул, отбрасывая и так сползшую простыню, еще раз, более грозно, когда попыталась сдвинуть колени. Развел мне ноги, уставившись между них хищно. Сейчас он снова напоминал мне зверя. Готового напасть тигра саблезубого, ведомого самыми примитивными и древними инстинктами. И он тут же оправдал мое предчувствие. Повалился на кровать на живот и буквально врезаясь своим ртом в мою промежность. В первое мгновение обожгло болью — настолько интенсивным оказался контакт. Ни капли не ласка. Он впился в мою плоть по-настоящему жестоким поцелуем, практически кусал, вцепившись с силой еще и в бедра, не давая выскользнуть из-под себя. Кажется, я даже завизжала, ерзая задницей в бессильной попытке облегчить этот варварский натиск. Он ведь жег меня, жег заживо и без остатка.

— Слишком! — единственное внятное, что вырвалось, сквозь в миг накрывшую сознание жаркую пелену.

И лишь тогда это реальное пожирание сменилось подобием ласки, смягчилось. Вот только мне это ничем не помогло. Дышать стало совсем нечем, каждое глубокое проникновение его языка, давление жадных губ, требовательное посасывание и даже это грубое удержание пальцев на бедрах нещадно лупило током по моим нервам, сжимало легкие, вырывая безумные вопли, гнало какое-то и без того громадное давление во мне к запредельной отметке. Я замолотила руками, замотала головой, мыча и вскрикивая, уперлась пятками в его плечи, спасаясь от неминуемого взрыва. Но Боев не оставил мне ни шанса.

— Сюда смотри, Катька! — рявкнул он, и я подчинилась сразу, словно была его марионеткой, хотя только что не владела в своем теле ничем. — Смотри!

И Андрей прямо-таки втерся своим ртом между складками, присосавшись и надавливая зубами и языком с идеально-жестокой силой и ритмом, сжирая еще и свирепым взглядом. Оттуда прямо в мозг прошило насквозь, слепя, оглушая, выбрасывая к чертям из тела.

— Тихо, девочка, так и шею свернешь, — услышала над собой, только смогла снова глотнуть воздуха. — Теперь для меня, Катька. Держись, я совсем дурной сейчас.

Глава 18

Я и штаны совсем снимать не стал. Уже так в башке бомбило, что последние крохи самообладания уходили на усилия хоть самую малость обуздывать зверскую необходимость вогнать себя в Катьку с налету. Сразу, по самые яйца. Еще бы и задрать ей колени к подбородку, чтобы забуриться до предела, но нельзя прижимать пока. Меня прижало засадить ей еще у самой двери. Встретила меня в одной простынке, соски тут же проступили из-за принесенной мною на себе прохлады. Все такая же растрепанная, взгляд тревожный, ищущий. Губы эти ангельско-простибожемоюдушугрешную-блядские приоткрыты, выпрашивают сотворить с ними такие непотребства, что мигом аж огненная река вдоль хребта, пар из ушей и яйца как камни. Что же ты за тайна такая ходячая, как дурь какая-то, ей-богу. Аж разрывает от противоречия. Кажется, сильнее пальцем ткни — и навредишь безвозвратно, будто фигурка ты эфемерная, из сахарных ломких нитей сотканная, и при этом крутит люто от жажды мять, лизать, кусать, захватывать, кончать на эту кожу, губы, щеки, соски, живот подрагивающий. Пачкать свидетельствами своей похоти, размазывать, покрывая повсюду, и любоваться этим порочным блеском смеси нашего общего пота и спермы. Плечи, ключицы острые, мордой тереться — изрежешься, шейка тонкая, изящная. Пальцы скрючило наложить их на это трепетное горло, удерживая на месте, пока буду долбиться в нее. Нахуй сейчас всякую осторожность и нежность, мне из башки стереть нужно увиденное за последние два часа. Хочу, кончить так, чтобы мозг, как выстрелом, на время вышибло и из него ушло все это… Кровища эта. Вроде херня, да, мне ли ее шугаться. Но хрен там! Одно дело, когда тебя метелят, ею умываешься или ты кого ебашишь в кашу, а совсем, в миллион раз другое, когда у тебя на глазах этой самой кровью начинает истекать баба. Беременная баба. Баба твоего лучшего друга, у которой внутри ребенок этого друга. Дети, блядь, как оказалось! И мало того, что у тебя от самого этого факта будто кто кишки углями красными набил и кочергой помешивает. Чтобы не остывало, ага. Но куда как больше, до усрачки пугает то понимание, что если ничего не сделаешь и дашь случиться худшему дерьму — и, считай, своими лапами кривыми убьешь друга. Возьмешь и нож в сердце воткнешь. Камневу такого не пережить. Он, конечно, у нас скала, но эта гребаная погремушка для него что тот динамит. Случись с ней что — и все, останется от нашего Камня одна пыль и осколки.

Ебаная «Скорая», блядская погода, хуев шопинг еще мой — все до кучи, западня прямо для меня. Еще и Камнев проебавший телефон в самый «подходящий» момент. Я понял: карма не сука, она — сраный, злобный, сто лет не ебаный педрила! Никакая баба-сука тебя так не подставит! Камнев же реально мне названивал каждые десять-пятнадцать минут, пока Роксана носилась по торговому центру, а я таскался за ней, покупая, что советовала. Нахер нагребался — и сам не