и все же, не выдержав, всхлипнула, когда он чуть взбрыкнул подо мной. Тело как током снова прошило, и мысли стали разбегаться, освобождая голову для одних только ощущений.

— Потому что тебе это нравится. — Он резко переместил меня, отодвигая подальше и лишая разом всей стимуляции, и теперь я всхлипнула уже от потери удовольствия. — Скажешь нет?

— Не… то есть да… да, мне нравится, — подалась я сама обратно.

— Значит, мы продолжаем?

— Заниматься сексом? Да.

Глава 21

— Ишь ты, какая она хитрая, — хохотнул Боев, шокируя меня слегка этой мгновенной сменой настроения. Только вроде был зол, и уже и следа от этого нет. — У нас будет дашь на дашь. Я тебе делаю хорошо, а ты мне за это выкладываешь про себя все.

— Нечестно, — ухмыльнулась я и, почувствовав в себе невесть откуда взявшуюся уверенность, проехалась сама по его внушительной плоти. Как же кайфово-то! Голова как сама собой откинулась, а спину выгнуло, и едва нашлись силы сказать: — Ах-х… тебе ведь тоже от этого хорошо.

— Засранка! — Боев сильно стиснул мои ягодицы, только добавляя остроты, и облизнул мой правый сосок. — До чего же ты красивая вот такая! Вот только хрен будет по-твоему!

И он всерьез взялся за мою грудь, присасываясь, царапая зубами, прикусывая, облизывая, потираясь лицом, отчего щетина дико возбуждающе царапала кожу и соски. Пара минут — и я уже извивалась, подставляясь сама и борясь с его железной хваткой на моей заднице, что не позволяла ни на сантиметр там шевельнуться. А так уже нужно было — край.

— Боев!

— Да, девочка? Хочешь мне рассказать что-то? — пробубнил он, не поднимая головы, дразня дыханием на тщательно обласканной им коже.

— Нет! Отпусти!

— Как отпустить? — Он просто взял и ссадил меня с себя на кровать. — Так?

— Издеваешься, да? — Вот тут уже начала злиться я.

— Да не в жизнь! Я же тебе сказал, что женщин не обижаю, — откровенно ерничал Боев, развалившись нахально передо мной. Еще и хреновину свою здоровенную обхватил у основания, начав дразняще покачивать. — Ни к чему не принуждаю тоже.

— Выходит, это я такая особенная, что ли?

— Выходит. Рада? Это же у баб прямо манечка — быть для мужика в чем-то особенной.

— Не наш случай, — как я ни старалась, но глаза упрямо притягивались к массивной поблескивающей темной головке его хозяйства. Прямо какой-то чертов маятник гипнотизера для меня!

— Ну вот, мы выяснили, что особенной ты для меня быть не хочешь. Говорю же — прогресс. И вовсе и не сложно, да, Катюха?

— Нет, мы выяснили, что я уверена: для тебя не бывает особенных женщин. Не права?

Секунд десять он напряженно пялился на меня, и страх почти вернулся.

— А у самой-то много было таких особенных? — мгновенное раздражение сверкнуло в его тигриных глазах. — Мне так показалось, что тебе пофиг с кем, лишь бы в тепле и сыта.

— Это не навсегда. Очень скоро я смогу все делать сама, сама решать за себя, и никогда больше такого не будет.

— Класс! — Боев вдруг заржал, да так громко, что я чуть не шарахнулась. Смеялся долго, но совсем не по-доброму. Его смех уязвлял больше любых слов. — Катюха, ты бы знала, сколько я подобной херни слышал от шлюх. Вы же все такие: я только сейчас на спине поработаю да члены пососу, а потом вся из себя хорошая стану. С панели уйду, учиться-работать стану, честной женщиной обращусь. Сейчас же это типа не в счет, да? Подумаешь десятком хуев больше-меньше, фигня какая. И каждая из вас звезда типа, мечтает найти лоха, для которого станет той самой особенной. После всех ни хера не особенных. Ты своих неособенных, включая меня, пересчитать сможешь? Хоть примерно, плюс-минус десяток?

Меня не должно задевать все, что он говорит. Не должно. Но почему-то горло стиснуло, перед глазами поплыло. Еще не хватало тут разныться перед ним. Соскочила с кровати и пошла в ванную.

— О, ну да, теперь ты сбежать удумала, — рванулся Андрей за мной, придерживая спущенные штаны, настигнув через два шага и схватив за локоть. — Ладно, брось, Катюха! Давай замнем, не хотел я тебя обижать. Кто я такой, чтобы умничать. Каждый живет как хочет, его выбор. Я тоже ни хрена на паинька. Пошли обратно в постель, и ты у меня через пару минут все забудешь.

— Двое, — бросила ему, не оборачиваясь.

— Что?

— Двое неособенных, включая тебя, Боев. И мне плевать, кто и что тебе раньше говорил. Никогда не зарабатывала на жизнь отсасывая, — добровольно нет. Я это делала, идиотка непроходимая, чтобы мать свою уберечь. Ту самую, которой ни черта, как выяснилось, и не угрожало. — И не буду. И удобной, послушной и понимающей не буду. Вот потому и с тобой не останусь. Тебе не женщина в доме нужна, не человек, не подруга. Вещь, которой ты место уже определил. А я вещью уже была и лучше сдохну, чем опять… Тему закрыли? — Я дернула локоть из его захвата и, как ни странно, легко освободилась, отказываясь на него смотреть, чтобы не спалиться с уже почти прорвавшимися слезами. — Я в ванную смотаюсь, если не возражаешь, а вот когда вернусь, то сделаешь что обещал. Я не против. Прикольно оказалось узнать, каково это — трахаться с кем-то по своей воле, Боев. Спасибо.

— Кать… — хрипло позвал Андрей, но в этот момент в дверь стали настойчиво звонить и стучать одновременно, и я нырнула в санузел, оставив хозяина квартиры встречать поздних визитеров.

Но только закрылась внутри, как услышала низкий мужской голос, и сердце обмерло. А что если уже? Нашли? Неужели так быстро? Где я спалилась?

Заметалась взглядом по помещению, выискивая что-нибудь. Буду драться. Себя убью. Не пойду назад.

— Да аккуратнее, Камень, задушишь меня! — донесся голос Андрея и его сдавленный смех. — Вот права твоя погремушка: гризли ты натуральный.

Камень. Камнев. Роксана. Отбой тревоги.

В дверь ванной стукнули, заставив меня подпрыгнуть.

— Катюх, выходи! Яр приехал, хочет с нами своих Камнят обмыть. Прикинь, двойня!

Глава 22

Как же удачно появился Камнев! И одновременно очень некстати.

Я, сука, ни за что бы не объяснил и сам себе, почему наговорил всего этого дерьма Катьке. Уже ведь понял, что жизнь к моей девочке, похоже, ничем кроме жопы не поворачивалась. Но вдруг клинануло от того, с какой однозначной непреклонной уверенностью сказала это свое «я не останусь». Бля, будто нет места хуже, чем моя постель. А ведь любая на ее месте ухватилась