— Ты что-то затеваешь, — с мягким недовольством произнесла она. — Уверена, мне это не понравится.

Николас подошел к королеве и взял ее руку, в глазах горел огонь.

— Борьбу должен возглавить человек с именем Трелэйн, Сесил. Оно вызывает в людях доверие, необходимое для успеха. Кампания отмирает после исчезновения Атайи. Я слышал об этом по пути из Рэйки. — Он сжал ее руку. — И если Атайя не может более вести народ по каким бы то ни было причинам, то это сделаю я!

Сесил ахнула, прикрыв ладонью рот, но тут же взяла себя в руки:

— Николас, это невозможно!

— Бог мой! — воскликнул Мозель, вскочив на ноги с такой прытью, которую только позволили его слабые мышцы.

— Почему нет? — продолжал Николас, горя от нетерпения идти в бой. — Что еще я могу? Вернуться в Делфархам? Нет, эта жизнь меня больше не устраивает. Я уже двадцать два года являю собой удобный привесок в нашей семье — запасной принц на тот случай, если королю вдруг понадобится наследник. А раз родился Мэйлен, — добавил он, пожав плечами, — я вообще не нужен. Согласен, это была легкая жизнь, но… наверно, я взрослею и начинаю понимать, что в ней должно быть больше, чем бутылка хорошего вина и девушка, с которой ее можно распить. Я хочу больше, Сесил… Мне необходимо больше. Я понял это, когда увидел, какой опасности подвергает себя Атайя. Я тоже Трелэйн, и я в ответе за будущее Кайта. Не могу больше сидеть сложа руки, свалив весь груз на плечи сестры.

Сесил уставилась на него, не моргая, словно сомневалась, Николас ли перед ней или удачный двойник, иллюзорный обман. А Мозель был растроган страстной речью принца и даже встал на колено, опустив голову.

— Я знаю, что вряд ли пригожусь вам, ваше высочество, но в Делфархаме мне делать нечего. И никогда не было. Там у меня только сварливая сестра, — добавил он, скорчив гримасу. — Я буду рад не видеть Дагару. Если вы поедете в Кайбурн, то возьмите меня с собой.

Николас положил руку на хрупкое плечо графа и приказал ему подняться.

— Я высоко ценю вашу преданность, Мозель. Однако если вы действительно хотите помочь, то ваше место в Делфархаме. В столице вы сможете следить за последними событиями. Если бы не вы, мы с Сесил никогда бы не узнали о Трибунале и о том, где держали Атайю. Вы сможете держать меня в курсе, что затевают Дарэк с Курией, вас никто ни в чем не станет подозревать.

— Согласен, мой принц. Король и двор невысокого обо мне мнения.

Николас покраснел.

— Я не это имел в виду…

— Знаю, но так оно и есть… мало кто из советников следит в моем присутствии за своими словами. — Мозель устало улыбнулся. — Репутация сыграет мне на руку.

Сесил наконец решила, что перед ней настоящий Николас, и открыла рот:

— Может, у тебя и добрые намерения, но ты не лорнгельд… ты ничего не понимаешь в магии. — Она помолчала и сухо добавила: — Хотя вот с восстанием знаком не понаслышке. Не хуже Атайи.

Принц опустил голову, смущенный комплиментом.

— Было у кого учиться, — признался он. — Да, я не умею совершать чудеса, но знаю о них больше, чем ранее. Я ехал из Ат Луана с талантливейшим чародеем в Рэйке. Наши пути разминулись около Кайбурна. Он направился искать лагерь Атайи. Он многому успел меня научить.

Не в силах более сдерживать переполнявшие его чувства, Николас повернулся и поспешил к двери.

— Куда ты? — спросила Сесил, заметив улыбку на его лице.

Это была уже не задорная усмешка, а нечто более зрелое, рожденное из глубин сознания, которые Николас ранее даже не пробовал задействовать.

— В Кайбурн, конечно, — ответил он. — Там много людей, которые разбираются не только в магии, но и знают толк в восстании. Хочу отправиться прямо сейчас, с утра мне может показаться, что я затеял слишком рискованное предприятие.

Когда улыбка сменилась отчаянной решительностью, он добавил:

— Дождусь там возвращения Джейрена из монастыря Святого Джиллиана… с Атайей или без нее. И если окажется, что мы в самом деле ее потеряли, то я сделаю все возможное, чтобы занять ее место. И тогда Дарэку придется отвечать передо мной.

* * *

Сначала она почувствовала запах бекона и знакомое шипение горячего жира. Дым щекотал нос, хотелось чихнуть. Одежда была грязной и влажной от пота, но грубые шерстяные одеяла сохраняли тепло. Где-то неподалеку волны плескались о неведомый берег, словно хотели убаюкать ее. Глаза оставались закрытыми, потому что поднять веки казалось неимоверным усилием.

— Я ухожу почти на весь день, — послышался женский голос, совсем близко, но приглушенно, чтобы не привлечь к себе излишнего внимания. — Заберу в деревне наших лошадей, куплю кибитку и нагружу ее едой. Надо будет запастись шалфеем и розмарином… гм… наверное, бальзамом тоже. — Затем женщина замолчала, неслышно вздохнула. — По всей видимости, лихорадка прошла, но она очень слаба, ей может опять стать хуже. Но мы здесь уже три недели и не можем больше задерживаться. Надо вернуть Атайю домой, пока не разбежались последние ученики. — Затем последовала еще одна пауза, зазвенели монеты в кошельке, щелкнула пряжка. — Справишься тут один?

— Конечно, Тоня. Я поухаживаю за ней, обещаю.

Этот голос! Внутри Атайи все зашевелилось, захотелось окончательно пробудиться и встать, несмотря на гнетущую вялость, которая приковывала ее к земле, словно захоронив под огромным сугробом. Она слышала его во снах и не надеялась услышать снова.

— Не ищи меня, пока не стемнеет, — тихо пробормотала женщина, потом попрощалась, шаги стали удаляться по песку.

Вскоре шипение горячего жира стихло, в кружку, булькая, перелилась жидкость. Атайя почувствовала, как по ее руке прошлась грубая ткань: он сел рядом завтракать. Бекон… роскошный запах вывел ее из онемения, живот забурчал от зависти. Она попыталась вспомнить, когда последний раз ела, но не смогла. В голове мало что осталось. Холодный ветер, запертая келья, ярость. Такая сильная ярость…

Каждая нервная клетка мозга пробудилась и покалывала, словно отходящее от обледенения тело. Слабые мышцы стонали, каждый в отдельности и все вместе, будто она слишком долго несла непомерную ношу. Однако боль постепенно приводила ее в чувство, и девушка подсознательно понимала целебную природу недомогания, которое не опасно, потому что скоро пройдет.

Атайя попытал ась открыть глаза в неимоверном стремлении увидеть, убедиться, что все происходит наяву, а не порождено коварным воображением. Веки не поднимались, их скрепляли высохшие слезы, но она напрягла глаза так сильно, что проступили новые капельки, и цель была тотчас достигнута. Появился расплывчатый вид, словно она смотрела через плохое стекло, но даже по затуманенной картине стало ясно, что она не в заточении и рядом не невеста Божья, пришедшая сопроводить ее на отпущение грехов.

Не сон. Не может это быть сном. Мужчина рядом такой натуральный. Смотрит на огонь и задумчиво потягивает эль из помятой оловянной кружки. Светлая челка ниспадает на глаза подобно водопаду. Он точно такой же, каким Атайя его помнила, разве что несколько измученный и потрепанный. Из-за маленьких морщинок на недавно гладкой коже у него до жалости безрадостный вид.