– Нет. – Мэри постаралась, чтобы ее голос прозвучал уверенно. – Я не боюсь вас, милорд. – Но она лгала. Мэри чувствовала, что смертельно боится этого человека. Она боялась не того, что он убьет ее, тем более здесь и сейчас, она боялась, что, если признается в своем страхе, он не оставит ее в покое и она никогда не освободится от него, но она немного боялась и самой себя.

– Лгунишка. Мэри, тебе никогда не приходило в голову, что все истории, которые тебе довелось слышать обо мне, все ярлыки, которые на меня навешали, еще не полностью характеризуют человека? Ты не думаешь, что существует еще много такого, что не мешало бы тебе знать?

– Так вы будете все это отрицать? Будете уверять меня, что вы достойный и порядочный гражданин?

– Нет, едва ли. Все, что ты слышала, правда, и я не сомневаюсь, что тебе известно еще далеко не обо всем. Однако при этом во мне существует что-то еще, что не соответствует созданному обществом образу. У тебя не пробудилось любопытство узнать то, чего ты еще не знаешь?

– Нет, абсолютно никакого.

– Мэри Грегг, леди Монингтон, вдова кавалерийского полковника лорда Монингтона, бывшая любовница графа Клифтона, «синий чулок», хозяйка одного из самых знаменитых литературных салонов Лондона. Это все? И это Мэри Грегг?

– Конечно, нет. Эти подробности говорят только о моем прошлом и нынешнем положении в обществе, а не обо мне самой, да и то некоторые из них не соответствуют истине. Вы совсем не знаете меня, милорд.

– Это твой стиль.

– Я больше не хочу разговаривать с вами. – Мэри заметила, что ее руки все еще оставались на груди лорда Эдмонда, хотя он их больше не удерживал, а положил руки ей на талию. – По-моему, этот вальс уже заканчивается, а следующий танец обещан другому.

– Мэри, если бы здесь не было темно, я открыл бы твою карту, чтобы узнать, не обманываешь ли ты меня. Впрочем, это и не важно. Вальс еще не закончился. Поцелуй меня.

– Пожалуйста, позвольте мне уйти. – Мэри смотрела на свою руку у него на груди. – Мне не хочется поднимать шум.

– Поцелуй меня, – повторил лорд Эдмонд и, наклонив голову, поцеловал Мэри в шею под ухом, а она, закрыв глаза, затаила дыхание. – Поцелуй меня, – шепнул он в дюйме от ее рта.

– Прошу вас.

– Мэри, – шепнул он у самых ее губ.

– Прошу вас, – повторила Мэри, а ее рука двинулась от груди лорда Эдмонда вверх к его затылку, голова приподнялась, а губы затрепетали под легким прикосновением его губ.

– Мэри, поцелуй меня, – шепотом попросил лорд Эдмонд.

И она его поцеловала. Ее рука нагнула голову лорда Эдмонда, рот открылся, принимая его язык, опять возникла боль, стократно усиленная, и Мэри поняла, что он может унять эту боль и что он сделает это. Скользнув рукой вниз по ее спине, лорд Эдмонд прижал Мэри к выпуклости у себя в паху, и Мэри сама прижалась еще крепче. Но в следующую секунду ее руки оказались у него на плечах, и она, отвернувшись, резко оттолкнула его.

– Довольно! Все кончено. Теперь уходите, прошу вас.

– Ты уступила мне?

– А как еще я могу отделаться от вас? – вопросом на вопрос ответила Мэри.

– Мэри, ты лжешь без всякого стеснения. Твое тело гораздо честнее тебя. Оно признается, что хочет меня, что должно принадлежать мне. Почему бы и тебе тоже не признать это?

– В отношениях для вас важна только физическая сторона, разве не так? – Мэри снова повернулась лицом к лорду Эдмонду. – Если бы мне пришлось признаться, что да, меня притягивает к вам в самом примитивном физическом смысле, вы торжествовали бы, правильно? И считали бы, что этого вполне достаточно? Для вас не имело бы значения, что вы мне не нравитесь, что я вас не уважаю и что я презирала бы себя до конца своих дней за то, что дала волю своим низменным потребностям.

– Ты отрекаешься от своего тела, Мэри? Это очень печально, ведь всю оставшуюся жизнь нам предстоит прожить с нашими телами.

– У некоторых из нас вместе с телом существует и разум. А еще и совесть.

– Так. – Он ухмыльнулся. – Ты должна это пояснить. Я часто задумывался, в чем заключается смысл жизни для тех, кто в отличие от меня не балует свое тело. – Мэри проглотила слюну, но ничего не сказала, и лорд Эдмонд заговорил снова:

– Я хочу тебя, Мэри, и должен получить. Это не прихоть, просто я знаю, что ты так же хочешь меня, и у меня есть необъяснимая уверенность, что вместе мы можем в полной мере обрести счастье. Перестань притворяться; уверяю тебя, это бесполезное сопротивление. – Опустив руки, он на шаг отступил от Мэри. – Ну, на сегодня, пожалуй, довольно. Мне пора найти пару бутылок, из которых можно хорошенько хлебнуть, нескольких богатеньких и глупых молокососов, чтобы за игорным столом как следует вытрясти их, и покладистую проститутку, чтобы развлечься в оставшееся до конца вечера время.

– Можете не излагать мне такие подробности, я проживу без этого, – холодно отозвалась Мэри.

– Но ведь ты именно этого ожидаешь от меня, верно? Мэри, не лучше ли все знать точно, чем что-то предполагать? Если бы я не рассказал тебе своих планов, ты, возможно, посчитала бы, что оскорбляешь меня, делая подобные предположения на мой счет.

– Вы так противны самому себе? – нахмурившись, спросила Мэри.

Лорд Эдмонд усмехнулся и набрал в легкие воздуха, готовясь что-то сказать, но слова так и остались невысказанными.

– Леди Монингтон, – раздался голос виконта Гудрича прямо из-за растущего в горшке растения, – могу я проводить вас обратно в бальный зал? Или вам хотелось бы, чтобы я сначала вышвырнул вашего… хм… партнера по танцу?

Лорд Эдмонд продолжал спокойно стоять, глядя в глаза Мэри, и только уголок его рта приподнялся в ухмылке.

– Мы разговаривали, – ответила Мэри, – но я слышу, вальс уже кончился. Буду признательна, если вы проводите меня, милорд. – Она обращалась к виконту, но смотрела на лорда Эдмонда.

– Всего доброго, Мэри, – тихо сказал лорд Эдмонд, когда Мэри сделала шаг в сторону, однако не двинулся с места ни чтобы проводить ее, ни чтобы остановить. – Благодарю тебя за танец и за беседу.

– Всего доброго, милорд, – попрощалась Мэри, опершись на руку виконта.

* * *

Лорд Эдмонд не верил в любовь. Любовь приносила только горечь и боль. Любовь разрушала жизни, лишала их всякого смысла и цели. Он верил в вожделение, только в удовлетворение желаний своего тела и – да, Мэри была права – только в физическом смысле. Больше для него ничего не существовало – ни разума, ни совести.

Кому нужна совесть? Когда-то в давние времена совесть мучила его и довела до того, что ему оставалось отправиться либо в сумасшедший дом, либо в ад, собственноручно лишив себя жизни. Но сумасшедшего дома ему как-то удалось избежать, и рука задрожала, как осенний листок, когда он приставил дуэльный пистолет вначале к своему виску, а потом засунул дуло в рот. Он оказался трусом и не смог нажать на курок.