Раздался глухой удар. Бум.

Вайолет без всякого раскаяния смотрела на неподвижное скорченное тело в полосатой кофте и брюках с завязками. Она оставалась невозмутимой, когда няня мальчика принялась звать на помощь – от ее надсадного крика закладывало уши. Она сохраняла спокойствие, когда врачи «Скорой» унесли его на маленьких детских носилках, в то время как многочисленные мамы и няни, не скрывая ужаса, прижимали к себе перепуганных детей.

Я в оцепенении смотрела на горку, осмысливая случившееся.

Вайолет стояла на краю горки и смотрела вниз, словно профессиональный ныряльщик, прикидывающий, как лучше прыгнуть в воду. «Осторожно! – крикнула я с тревогой. – Отойди оттуда, пожалуйста!» Если откровенно, я думала об опасности, о смерти. Ее смерти. Матери всегда об этом думают. Вайолет отошла и встала у ржавого рулевого колеса. Я не понимала, чего она ждет.

Она подставила ногу. Как раз в нужный момент.

При падении Элайджа ударился головой о землю.

Заслышав вой сирен, Вайолет негромко спросила меня, пойдем ли мы в кафе есть пирожные. Приподняв брови, она ожидала моей реакции. Должно быть, проверяла: видела я или нет? что я теперь буду делать? Моя дочь причинила другому ребенку серьезную травму, возможно, даже убила. Эта мысль показалась мне настолько абсурдной и невероятной, что я тут же отбросила ее в сторону. Нет, нет, такого просто не могло произойти. Я взглянула на серое небо и вслух произнесла: «Ничего не было». Блайт, ты ничего не видела.

– Мама, мы пойдем в кафе?

Я опустила взгляд, покачала головой, сунула дрожащие руки в карманы пальто и велела ей идти со мной.

Ну же, скорее.

Мы молча прошли семь кварталов до дома.

Я оставила ее смотреть телевизор, а сама целый час в оцепенении просидела в туалете, вспоминая все в подробностях. Это не просто клок волос или драка на прогулке. Высота горки была не меньше трех метров. Я сняла подаренную тобой цепочку. Шея горела огнем.

В моем мозгу всплывали странные картины: крошечные розовые наручники, визиты работников соцзащиты, репортеры в плащах у дверей, бюрократия, связанная со сменой школ, безумно дорогой развод, электрическое инвалидное кресло для несчастного мальчика. Я разглядывала плесень в швах кафельной плитки и вспоминала реакцию Вайолет. А потом решила: нет, она не толкала этого ребенка. Она даже близко к нему не подходила. Моя дочь на такое не способна.

Я вымоталась до предела.

Я сделала ей бутерброд с арахисовой пастой и поставила тарелку на кофейный столик. Вайолет случайно дотронулась до моего локтя. Меня передернуло. Я смотрела на ее руки – такие маленькие и невинные, по-детски пухлые.

Нет, не могла она его толкнуть.

Вечером я рассказала тебе о несчастном случае, приключившемся с Элайджей.

Так и выразилась: «несчастный случай».

Вайолет собирала пазл в другом углу кухни. Завибрировал мобильник. Я ответила, не сводя с нее взгляда. Одна из мамочек с детской площадки сообщила, что Элайджа умер в больнице.

– Умер. О господи, он умер, – онемевшими губами пробормотала я. Ты бросил на меня недовольный взгляд – как я могла произнести такое при ребенке! – подошел к Вайолет, чтобы успокоить ее, но та и бровью не повела. Пожав плечами, она попросила тебя найти недостающий кусочек пазла.

Ей просто нужно время, чтобы понять.

Ну конечно.

Надо было сначала подумать, Блайт. Зачем ей знать, что он умер? Довольно того, что она видела, как он упал.

И только вечером, когда мы легли в постель, ты сказал: Ну как ты? Иди ко мне. Должно быть, это было ужасно. Прости меня, Блайт. Ты притянул меня к себе и уснул, положив ногу мне на бедро. Я лежала в темноте и смотрела в потолок, ожидая, что Вайолет опять проснется среди ночи.

На следующее утро я оставила под дверью семьи Элайджи замороженный пирог и записку с соболезнованиями, а также послала в бюро ритуальных услуг букет белых лилий.

Любим и скорбим. От Конноров.

Было проведено краткое дежурное расследование. Меня вызвали в полицию на допрос. Я сообщила полицейским то же, что и тебе: мы ничего не видели. Когда я услышала звук падающего тела, Вайолет уже скатилась с горки. Деревянное ограждение насквозь прогнило. Эта горка всегда казалась мне опасной. Бедная, бедная мать.

Детское отделение интенсивной терапии находилось на одиннадцатом этаже. Я оставила пальто и сумку в машине. На мне были домашние штаны; этого, а также «Хэппи Мил» из «Макдоналдса» оказалось достаточно, чтобы медсестра безмолвно пропустила меня внутрь. У родителей детей, находящихся на пороге жизни и смерти, нечасто спрашивают удостоверение личности.

В конце коридора под окном с видом на парковку стояла металлическая скамья. Туда я и села, поставив рядом коробку с «Хэппи Мил». Из потолочной вентиляции доносились утробные звуки.

Я почувствовала отвращение к самой себе за то, что пришла сюда. Именно здесь умер Элайджа.

Несчастный случай не выходил у меня из головы. Каждый раз, закрывая глаза, я оказывалась на детской площадке и просила Вайолет быть осторожнее. Я видела, как мальчик бежит к ней, как она спокойно стоит у металлического шеста, а потом подставляет ногу.

Нет, я ни в чем не уверена. Возможно, мне показалось.

В тишине послышалось хныканье малыша, которому делали переливание крови, и ласковый голос его матери, хвалящей сына за храбрость. Усталый мужчина вынес из палаты маленькую девочку. Одной рукой она держала плюшевого мишку, а другой махала малышу; грязные зимние сапоги били мужчину по бедру. Вслед за ними вышла медсестра. Изнутри донесся плач матери; в ее всхлипываниях слышалась злость.

В соседней палате семья пела песню. Вайолет учила ее в детском саду. Приглушенную музыку перекрывали красивые детские голоса. Звенел колокольчик из настольной игры. Мне захотелось присоединиться к ним.

Между палатами сновали медсестры, то и дело смачивая руки дезинфицирующим средством. Родители ходили за кофе. Матери просили принести полотенце. Клоун в балетной пачке осторожно стучался в каждую дверь и спрашивал у детей, как прошел день. Шепот. Смех. Аплодисменты. Хорошая девочка. Какой большой мальчик. Долгое затишье. По громкоговорителю объявили, что лифты в западном крыле выключаются на двадцать минут. Тяжелые двойные двери в конце коридора с грохотом закрылись и тут же распахнулись, и снова, и снова, и снова.

– Вам что-нибудь нужно? – Ко мне подошла женщина в бледно-зеленой униформе. Я сглотнула, прежде чем ответить, и поморщилась: в горло будто попал кусок марли. Воздух казался безвкусным. Я отрицательно покачала головой и поблагодарила. Оказывается, прошло больше четырех часов.

Захватив остывшую коробку из «Макдоналдса», я подошла к двери, где утром плакала женщина, и заглянула сквозь стекло. Она лежала на постели рядом с маленьким тельцем. Из нависших над ними пакетов с жидкостью, похожих на кучевые облака, выходили многочисленные трубки, сливались в многополосное шоссе и исчезали под одеялом. Из облаков неустанно капали дождевые капли – кап, кап, кап. Над кроватью висела табличка с надписью: «Меня зовут ___________, больше всего на свете я люблю ________». Пробелы были заполнены маркером: «Оливер», «играть в футбол с друзьями».