их отца. Начинался Великий пост — время сугубых молитв и покаяния. Господь как бы показывал сестрам, что ссылка была для них залогом будущей Пасхи, перед празднованием которой их забирали одиннадцать лет назад, а вся последующая жизнь дома должна была стать далеко не легким подвигом служения. Наверное, поэтому для девиц возвращение на родину не было связано с особенно большой радостью. Но встрече друг с другом, со своей старушкой мамой и невесткой Ксенией, которую все также очень любили, они были очень рады.

Мать Анна к тому времени была уже семидесятипятилетней старицей, умудренной и пережившей за свою долгую и трудную жизнь столько, сколько не смогли бы вместить в себя и десяток жизней простого человека. Она продолжала по-прежнему принимать людей. Ехало и шло в дом Петриных такое множество народа, что от самой зари и до глубокой ночи люди сменяли непрерывным потоком один другого, всех нужно было накормить и согреть. Иного средства к пропитанию, кроме своих рук, Петрины не имели. Привыкшие к нужде, они все же были вынуждены налаживать хоть какое-то нехитрое хозяйство. Единственной надеждой для сестёр и здесь на родине, как и в ссылке, был Господь. С самого начала их жизни в Ялтуново Он, как и прежде, помогал их семье, подавая все необходимое для жизни: хлеб, одежду и топливо.

Уже в те годы дом их стал известен многим, как был он известен и во времена юности девиц, когда частыми его гостями были великие старцы и подвижники, достойной приемницей которых в свое время стала Анна Дмитриевна. Теперь же и ее дочерям предстояло разделить с ней этот крест служения ближним.

Та возвышенность, на которой стоял их родительский дом, стала называться в народе «Ванькина гора». Петриных по-прежнему почему-то продолжали звать Ванькиными. Это никого не удивляло, поскольку по всей округе было принято давать многим дополнительные к именам и фамилиям прозвища. Ванькина гора оставалась местом, куда, как и раньше, шли странники и юродивые, калеки и нищие. К ним прибавились и все верующие близлежащих сел, искавшие духовной помощи и совета у мудрых и опытных стариц.

Уже тогда, в те послевоенные годы, Анисия стала помогать своей матери в окормлении людей. У них существовало одно негласное распределение служений. К дочери стали обращаться в духовных нуждах девицы, посвятившие себя Небесному Жениху, в то время как мать продолжала принимать вдов, замужних женщин и немногих мужчин. При жизни Анны Дмитриевны Анисия не вникала в трудности и проблемы вдов и семейных, она, как говорили верующие, была «девичья мать». Это служение и ответственность за девиц перед Богом и Матерью Божией старшая сестра приняла на себя по послушанию как духовную «эстафету» от отца Григория. То духовное окормление девиц, начатое в Шацкой губернии Василием Афанасьевичем, продолженное отцом Григорием, теперь стало обязанностью по благодати Анисии. По воспоминаниям младших сестёр Матроны и Агафии, Анисия несколько раз в своей жизни сподоблялась посещения Богородицы. В одно из таких явлений Матери Божией Пречистая сказала девице:

— Ты теперь будешь не Анисия, а мать Анисия.

Когда это случилось, теперь достоверно неизвестно, известно лишь, что девицы стали окормляться у матери Анисии еще в первые годы по ее возвращении из ссылки.

В то время Господь свел с Петриными одну двадцатичетырехлетнюю вдову, муж которой не вернулся с фронта. У этой молодой женщины остался шестилетний ребенок. Свекор и свекровь, узнав о смерти сына, стали выгонять невестку к ее родителям. Так как точных сведений о гибели мужа у женщины не было, оставалась надежда, что он жив и вернется. С этой болью и нуждой она отправилась на Ванькину гору. Вот как эта вдова описывает свое первое посещение дома Петриных весной 1946 года:

«Прослышав о бабушке Анне, я решила идти к ней, чтобы узнать о своем муже. Один больной

и странный человек сказал мне, что эта бабка еще и не всех принимает: «Придешь, а она тебе палками надает». Я шла и тряслась от страха, читая молитву. Была оттепель, мои ноги, обутые в лапти, промокли насквозь. Вечерело. Добравшись до Ялтуново и найдя нужный мне дом, я постучалась и вошла. Бабушка Анна лежала на печке. Была суббота, и младшие сестры ушли в Шацк на службу. Прошло всего две недели, как они вернулись из ссылки. Анисия, сидя в углу, «убирала» в фольгу иконы. Войдя и помолившись, я робко поздоровалась. Бабушка Анна сказала:

— Анись, глянь, какая-то молоденькая пришла, да такая простая, как мы, на нас прям похожа. Это наша пришла, ты погляди.

Тетя Анисия оглянулась, посмотрела и опять стала убирать иконы.

— Что же тебя заставило, чадушка, идти? — спросила меня бабушка Анна.

Я, боясь, что меня сейчас выгонят и побьют палкой, стала на себя наговаривать:

— Бабушка Анна, да молодые стали злые, свекровь мне слово, а я двадцать.

— Нет, молодые не злые, это старые, как собаки, стали. Молодые везут, да несут, а старые брешут, не престают. Вот, придешь, так свекрови своей и скажи… Молодые всё в работе, да в заботе, а мы старые им всё покоя не даем. Ну, лезь на печку, ножки-то у тебя все мокрые, погреешься, лезь на печку, и мы с тобой поговорим.

У меня сразу слезы градом и полились. Я забралась к бабушке Анне, а она, ничего не спрашивая, сама назвала имя моего мужа:

— Вот он, Егор-то твой, тебя любил, да вон как жалел, а вот Бог у тебя его взял, а Он, Господь-то, неизменный, никогда тебя теперь не оставит и не покинет. Ну вот, ты к нам пришла — пришла… если я тебе словечко скажу, и ты одно мое словечко положишь к сердечку — будешь христианочкой. А два словечка положишь к своему сердечку — будешь православная христианочка. А если три словечка мои упомнишь, то будешь истинно православная христианочка.

Я плачу, слезы градом льются, а сама не пойму от чего, от скорби ли или от чего еще.

— Ну об чём ты плачешь? Слезы-то, они разные бывают, — спрашивает она.

— Бабушка Анна, да я не знаю, о чем.

Она подводит меня к иконе явления