Цзиня Тяньхэ о «духе любой женщины, подобном цветку». Она принадлежала к кипящей среде китайских радикалов, изгнанных в начале XX века в Японию. В 1907–1908 годах Хэ-Инь Чжэнь была соредактором журнала Тяньи («Веление неба»), который издавало в Токио Общество восстановления прав женщин, а также сотрудничала с парижским эмигрантским журналом Синь шицзи («Новые времена» или «Новый век»). Хэ-Инь избрала дерзкий подход к осмыслению структурного неравенства, свойственного для женского опыта. Она предложила переосмыслить конфуцианское понятие «наньнюй» (nánnǚ; «мужчины и женщины», «[все] люди») и начала использовать его для обозначения общественного устройства, основанного на разделении полов. Это понятие может означать «пол/гендер» или «патриархат», но, так или иначе, переводу оно поддается с трудом, поскольку, в отличие от понятия «патриархат», подразумевает и ряд широких противопоставлений: «прошлое — настоящее», «Китай — остальной мир». Слово «наньнюй», составленное из иероглифов nán («мужчина») и nǚ («женщина»), можно перевести так: «Основа всех патриархальных абстрактных понятий и искусственно созданных различий»[74].

В начале XX века китайский язык был гибким, относительно слабо стесненным правилами и потому открытым для словообразования и иностранных заимствований. В тот бурный период, когда интеллектуалы подчеркивали различные женские качества, возник целый ряд терминов для женщин. Авторы, стоявшие на позициях эволюционизма, называли женщину «нюйсин» (nǚxìng), подчеркивая принадлежность к биологическому полу. Кроме того, слово «нюйсин» указывало на присутствие современного (западного) влияния: «современная женщина», «женщина передового образа мыслей». Социалисты предпочитали термин «фунюй» (fùnǚ). Это слово, употребленное в китайских переводах работ Бебеля и Энгельса о «женском вопросе», определяет женщину по отношению к общественному производству как «массовый субъект»[75].

Хэ-Инь Чжэнь, в Японии принимавшая участие в интеллектуальных дискуссиях, предположила, что открытость языковой системы и космополитизм могут способствовать новаторскому мышлению — особенно в условиях, когда гендер не целиком отображает биологические представления о поле. «Наньнюй» представлял собой способ связать гендерные различия через культурную и экономическую жизнь с организацией тела, труда и власти. Это позволило Хэ-Инь представить мир, в котором «больше не нужны существительные „наньсин“ [мужская натура] и „нюйсин“ [женская натура]»[76]. Для нее это означало ликвидацию капитализма, государства, частной собственности, а также расовых и половых различий.

Хэ-Инь отвергала западноевропейское влияние и критически относилась к либеральному и капиталистическому фундаменту модернизации. Она опиралась на работы русского анархиста Петра Кропоткина и японского анархиста Кэмуямы Сэнтаро. В сочинении Хэ-Инь «О женской мести» (1907) продемонстрирован глобальный и трансисторический характер «наньнюй»:

Я обращаюсь к женщинам моей страны. Не приходило ли вам в голову, что мужчины — наши заклятые враги?.. Подобное положение дел отнюдь не ограничивается древностью. Оно существовало как в прошлом, так существует и сейчас. Причем это положение дел свойственно не исключительно Китаю: то же самое происходит в иных странах[77].

Хэ-Инь Чжэнь продемонстрировала влияние этой системы на такие общественные институты, как брак, а также на конфуцианскую интеллектуальную традицию. Кроме описания экономического, сексуального и психологического аспектов патриархальных структур, Хэ-Инь предвосхитила догадку феминисток конца XX века о том, что патриархат укоренен в структуре языка. Согласно Хэ-Инь, в самом характере китайского письма укоренен патриархат. Так, слово «фужэнь» («[замужняя] женщина») образовано от иероглифа «метла», что, по сути, «привязывает» женщину к домашнему труду, обрекает на него.

Хэ-Инь Чжэнь утверждала, что женщины подвергаются угнетению и объективации, потому что их рассматривают как род собственности мужчин. В «Феминистском манифесте» (Feminist Manifesto, 1907) она призвала покончить с патриархальным обычаем, согласно которому жены берут фамилии мужей. Даже в браке ее имя, Чжэнь, указывало на политическую позицию (Zhèn, «удар грома»), а в составе фамилии присутствовало «Инь», девичья фамилия ее матери. Она требовала в рамках революции равного отношения и образования для обоих полов. В сфере половых отношений Хэ-Инь требовала покончить с моногамным браком, а также требовала признания права на развод и искоренения проституции. Вышеперечисленного предполагалось достичь не «реформами или бойкотом, а с помощью грубой силы — заставить мужчин сделать нас равными»[78].

Хэ-Инь Чжэнь, несмотря на революционную обстановку после падения династии Цин, с трудом сохраняла свое положение женщины-интеллектуала и агитатора. После того как в 1919 году умер ее муж, она сошла со сцены и о ее дальнейшей судьбе ничего не известно. Краткий и блестящий период ее деятельности служит иллюстрацией и тех возможностей, и той цены, которую приходилось платить феминисткам.

Освобождение женщин и патриархат

Многие интеллектуалы конца XIX — начала XX века дерзко размышляли о том, как гендер влияет на общественные структуры, и предлагали иные наименования мужского доминирования. Несмотря на наличие этих альтернатив, в 1960-х годах наиболее подходящей для женщин оказалась концепция патриархата, причем она приобрела более широкий смысл, чем тот, что первоначально в нее вкладывали марксисты.

Американская писательница Кейт Миллет (1934–2017) — видный теоретик, она занималась осмыслением поздних представлений о патриархате. Миллет выросла в Миннесоте. Когда ей было четырнадцать лет, отец-алкоголик оставил семью, предоставив бывшей жене в одиночку воспитывать троих детей. К 1960-м годам Миллет, закончившая к тому времени Оксфорд, имела тесные связи с контркультурным движением хиппи, пацифистами и женским искусством. Живя в начале 1960-х годов в Японии, она вращалась в авангардной среде, находившейся под влиянием сюрреалистов, и наблюдала значительную оппозицию присутствию американских войск на японской земле. В то время Миллет, однако, главным образом заботила агрессивная сексуальная политика американцев по отношению к Японии. Ее поразило, что японки «на застольях прислуживали нам на коленях, в то время как мне [иностранке-художнице] позволялось сидеть и болтать с мужчинами»[79]. Переходу Миллет на более радикальные позиции также способствовала история шестнадцатилетней Сильвии Лайкенс, которую в 1965 году в Индианаполисе подвергали пыткам, насилию, а после убили. Преступление совершила женщина и ее дети, и Миллет захотела понять: что случилось с общественными ценностями, как это стало возможным?

Миллет считала, что политика пола основана на психологической власти «полоролевых стереотипов», выработанных при посредстве институтов религии, семьи и брака для утверждения «всеохватной доктрины мужского превосходства». Это не только обусловило виктимизацию женщин со стороны мужчин, но и в целом исказило ценности и сделало возможным, например, приведшее к гибели Сильвии Лайкенс дурное обращение. Миллет выразила надежду, что после сексуальной революции все можно будет устроить иначе. Ее «Манифест революции» (Manifesto for Revolution, 1968) гласил:

Когда одна группа управляет другой, отношения между ними носят политический характер. Когда такой порядок существует продолжительное время, он обзаводится идеологией (феодальной, расистской и т. д.). Все цивилизации в истории патриархальны: их идеология — мужское превосходство[80].

Миллет пришла