– То есть, по-твоему, – продолжил я, – я способен принимать взвешенные решения?

– Ну… – мама задержалась с ответом, – в пределах своего опыта, да. Только, Сева, пока что у тебя очень немного опыта. Как человек, способный на взвешенные решения, надеюсь, ты это тоже понимаешь.

Я понимал ещё как. Замять историю с соседкой не получится. Сделать вид, что ничего особенного не произошло – подтвердить обратное. Чем сильнее я буду упираться, тем больше подозрений вызову. Отсрочить приговор я мог только одним способом: доверие – наше всё.

– Мам, у меня два сообщения. Во-первых, это незначительное происшествие. И когда-нибудь я тебе обязательно о нём расскажу.

Я держал паузу, как хороший актёр, и мама не вытерпела:

– А, во-вторых?

– Это самое главное. Во-вторых, ты должна дать мне возможность разобраться самому.

Она подпёрла ладонями подбородок и какое-то время молча меня рассматривала.

– Ешь, – сказала она наконец, – остывает.

Я ел и обдумывал стратегию дальнейших действий. Людмила Михайловна не ворвалась к нам, потрясая банкой. Не хотела напугать маму? Или в ней тоже возобладал воспитательный подход? Она поговорит со мной по душам, и я сам во всём сознаюсь. Сначала ей, потом родителям. Она простит мне эту глупую шутку, я проникнусь чувством ответственности за свои поступки… Что-то такое я представлял, когда вечером постучал в её дверь.

В квартире было тихо. Я приложил ухо к замочной скважине и не услышал никаких звуков чьего бы то ни было присутствия в доме. Это хорошо. Ключ из супницы я стащил, пока мама мылась. Теперь я могу спокойно зайти и забрать банку. А там хоть трава не расти. Без улик я как-нибудь уболтаю и маму, и Людмилу Михайловну. Первой не обязательно знать всё, а вторая подзабудет свои шоковые впечатления.

Я осторожно включил в коридоре ночник у зеркала и неосторожно задел полочку для ключей. С неё хлопнулся какой-то географический журнал и раскрылся у меня под ногами, демонстрируя фотографию счастливой семьи на горнолыжном курорте. Я поднял журнал, пробежал взглядом по тексту: погибли под лавиной, тела не найдены. Мама, папа, какой-то мальчик Ваня… Выглядит, будто хорошо знакомый, бр-р-р… Дурной знак.

Поскорее пристроив несчастливую примету обратно на полку, я прошёл в зал. Дверь на лоджию была открыта, сильно тянуло холодом. Впрочем, я и так дрожал, как чихуахуа. Если соседка сейчас вернётся и застанет меня здесь в полутьме, что я скажу?

Я поскорее вышел на балкон и включил фонарик на телефоне. Свет в зале я побоялся зажигать, чтобы его не увидели с улицы. Мне надо было всего лишь забрать свою баночку и вернуться домой. В конце концов я не сделал ничего ужасного, просто моё имущество немного похранилось в чужом доме. Я потянул на себя дверцу и на секунду зажмурился от неприятного скрипа. А когда посмотрел на полку, обнаружил, что она пуста. То есть полна, как обычно, но не так, как я её оставил. Короче, мозгов не было.

Я передвинул все маринады, заглянул в каждый угол. Нет. Ну, что же, шалость не удалась. Придётся всё-таки поговорить с соседкой лицом к лицу. И лучше бы сделать это сегодня, потому что отсутствие банки меня чрезвычайно взволновало. Я вышел в комнату и машинально закрыл балконную дверь.

– Напрасно, Сева, – прозвучало из тёмного угла.

Я дёрнулся, выронил телефон, и он мягко упал на ворсистый ковёр фонариком вниз. Щёлкнул выключатель. Торшер в углу осветил приглушённым белым светом глубокое кресло. В кресле сидела Людмила Михайловна. Перед ней на журнальном столике стояла банка с мозгами. Людмила Михайловна оторвала взгляд от банки и перевела на меня. Её глаза поймали свет торшера и блеснули фиолетовым.

У меня подогнулись колени.

– Йа… – проблеял я, – вам не дамся. Вам не удастся меня обесточить!

Она засмеялась, снисходительно и печально одновременно.

– Открой балкон, Сева, – сказала она.

– И… водички принести?

Это прозвучало невежливо, но на самом деле сработало искреннее участие. С Людмилой Михайловной мы всегда были дружны. Она же врач. Мало того, в своё время она наслушала у меня пневмонию раньше участкового педиатра. Все эти годы она по сути была нам не просто другом, а семейным доктором. И я правда хотел помочь очень немолодой и, наверное, очень уставшей женщине. Ведь именно её я видел перед собой, а про всё остальное… Я на мгновение забыл.

– Чьё это? – она строго постучала ногтем по банке.

– Моё.

– Нет, – спокойно ответила она. – Твоим это быть не может.

– Откуда вы знаете?

– Так чьё это, Всеволод?

Тут я захлопнулся. На Всеволода я всегда ухожу в несознанку. Я набычился и замолчал.

– Понятно. – Она покрутила банку, посмотрела формалин на свет.

Она вообще никогда не вела себя как старушка в привычном смысле. Не охала, не пыхтела, не жаловалась, не пыталась читать мораль, никого не учила жить, не одёргивала детей во дворе… В общем, её глаза с фиолетовым отливом стали для меня ударом в спину. Как будто зло нарочно поражало дорогих мне людей. Мысли не помещались в голове: как заразилась Людмила Михайловна? Причастен ли к этому я? Виновата ли банка? Отлепились ли эти мозги от Юрика, раз завербовали её? Или они размножились среди маринованных патиссонов? Сколько их всего? Не схожу ли я с ума? Как обезопасить родителей? И себя?

Всё это время Людмила Михайловна с интересом за мной наблюдала. Потом пощёлкала пальцами, и я сфокусировал взгляд.

– Реакция в норме. – Она кивнула. – А теперь слушай внимательно. Мы с тобой, Сева, одной крови. Поэтому тебе пока ничего не грозит.

– Вы… моя бабушка?! – Я точно в сериал попал. – И не станете меня есть?!

Она фыркнула и закашлялась. Я чувствовал, что вместо лица у меня морда растерянного малайского медведя. С разинутой пастью, из которой на сторону бесцельно свисает язык.

– Нет и нет, – пояснила Людмила Михайловна. – Не бабушка и есть не стану. Хотя и жаль.

Я всосал язык и поперхнулся.

– Жаль, что не бабушка, – уточнила она. – Но это всё потом, Сева. Для начала мне надо разобраться в том, что происходит. А пока самое важное. Вот это, – она накрыла банку ладонью, – надо очень быстро вернуть туда, где оно было.

Я присмотрелся к соседке. Может, я с испугу напридумывал себе невесть что? А по факту она просто пошутила в своём духе, и теперь банально возвращает меня на дорогу добра.

– Я верну, – заверил я. И малодушно добавил: – Только маме не говорите.

Она хмыкнула, поднялась и медленно двинулась ко мне:

– Маме… – задумчиво проговорила она, приближаясь.

Я метнулся мимо неё к стене и