И вот тут появляюсь я и пишу:

– Сиськина – дура!

Обиженная Сиськина пишет:

– Вы, Леонид Васильевич, интеллигентный человек, а у вас в друзьях такая неприличная женщина, как эта, с позволения сказать, Тасбулатова! Странная фамилия, согласитесь, Леонид Васильевич!

В ответ Леня пишет ей длинное письмо с подробностями моей биографии, как мы с ним были на «Кинотавре», как я однажды налила ему стакан водки и спасла местную лягушку из-под тяжелого башмака артиста Панина (который пьет и все время ругается матом).

Пораженная моими достоинствами и недосягаемым нравственным совершенством, Сиськина удаляется, а Леня продолжает уже просто писать и постить факты, выкладки (см. выше), et cetera…

Никто с ним уже не спорит, все спят, но Леня продолжает писать и писать.

Пока сам не уснет.

Потому что Леня неутомим.

А мы с Сиськиной быстро ломаемся, нет у нас его выдержки.

Шла по переходу в метро, и там тетка продает русские платки – огромные, метр на метр.

И красивые, кстати.

Думаю, может, Оле подарить: ей такое идет.

Подошла и говорю тетке:

– Хорошие платки.

Она (довольная):

– А то!

– В таких только (говорю) «Гляжу в озера синие» петь.

– Вчера 30 штук взяли! (похвасталась тетка). Ансамбль песни и пляски. Они теперь ими машут.

– На прощанье? (спрашиваю).

Тут какой-то язвительный интеллигент в очках говорит мрачно:

– Пора, мой друг, пора…

Тетка говорит:

– Да нет, мне разрешили седня до восьми стоять.

Интеллигент не унимается:

– Прощай, немытая Россия…

Тетка говорит нам:

– Вы эт кому? (добродушно, впрочем).

Интеллигент говорит:

– Это я сам с собой разговариваю.

Тетка говорит:

– А! А я думала, вы мне. Удивилась.

Интеллигент смутился.

И купил платок.

Пошел себе дальше. А я все раздумывала, какой купить.

Тетка мне говорит:

– Че это с ним?

– Да ничего (говорю). Прощается он с Россией. Уедет в Америку и увезет с собой русский платок.

– И че там с ним делать будет?

– Махать (говорю). И плакать.

Тетка чуть не прослезилась:

– Вон оно что…

После просмотра фильма Васи Сигарева «Страна Оз» на фестивале в Минске с места поднялась пожилая женщина, с виду интеллигентная (там почти нет хамов, в Белоруссии, люди очень сдержанные), и сказала:

– Товарищи! Что же вы нам такое показываете? Неужели в России все такие хамы и хулиганы?

Я сказала с места:

– Я – очевидец. Все. Ну, почти.

Женщина не растерялась:

– Но вы же не такая?

– Но стремлюсь к этому!

Все засмеялись, а женщина мне сказала:

– Стремиться нужно к хорошему! Это и к режиссеру фильма относится! Почему он не стремится к хорошему?

– Он стремится, но у него не получается (сказала я).

– А у Рязанова получалось! (сказала женщина).

Рядом со мной сидел один сумасшедший дед, какой-то ихний персонаж – между прочим, преподаватель культурологии, ха.

– Молчать! (сказал мне дед грубо).

Потом встал и тоже сказал Сигареву, который стоял на сцене:

– Стыдно, молодой человек! Россия борется за мир во всем мире…

– Да так, что скоро камня на камне не останется (пробурчала я).

– И пусть не останется! (крикнул дед). А вы своими фильмами только мешаете борьбе России за мир во всем мире!

Тут зал стал кататься от смеха, дед сел, отодвинулся от меня и сказал сурово:

– Я был о вас лучшего мнения! А еще кинокритик, с Москвы… Безобразие.

В Питере (городе) что-то есть такое.

Москвичи проще: даже самые умные.

Поскольку я сильно располагаю к откровенности и пр. (свой парень), мне многие питерские интеллигенты жаловались на своих герлс, что, мол, разошлись из-за ее непризнания сюрреализма в поэзии.

Москвичи же (интеллектуалы, не Колян) говорили так:

– Достала, бля…

Моя подруга Марина Мозговенко, учительница музыки и пианистка, как-то пошла в гости в аристократический дом. Хрусталь, фарфор, хорошие манеры (в Москве и такое еще встречается, хозяева – потомки «бывших»).

И никакого жеманства, мещанства – все на высоком уровне.

Умные разговоры, то да се – правда, малость церемонно.

Но приятственно: такой вот дом, не всем же, как я люблю, травить и троллить.

Всякие люди бывают.

На следующий день Марина позвонила хозяйке, даме очень благородной и все такое, – поблагодарить, как это принято, за приятный вечер.

Выпив предварительно пивка с похмелья.

Начала Марина с круглых фраз, деепричастных оборотов и прочее:

– Глядя на ваш прелестный дом и семью, я поняла (говорила Марина с похмелья), что человеческие связи и атмосфера особого (говорила Марина, уже слегка заплетая не туда) благоприятствования могут создавать особые («тавтология» – отметила про себя уже пьяная Марина) духовные сущности, которые…

Произнеся эту белиберду, Марина вдруг поняла, что уже не выкрутится из своего родного, текучего, плывущего языка (в отличие от регулярного английского, скажем) и вдруг брякнула:

– Ну, в общем, Ольга Сергеевна, и в других домах меня головой об батарею тоже не били!

На том конце провода воцарилось тягостное молчание.

Марина пришла в ужас и зачем-то повторила:

– Ну точно не били! Правда!

– Я рада (отозвалась дама на том конце провода).