Через несколько лет они где-то встретились, и Марина простодушно сказала:

– Понимаете, я просто не знала, как закончить фразу…

– Я поняла (отозвалась дама благодушно). Но вы хорошо ее закончили, остроумно!

…Стояли мы прошлым летом у Минздрава, на пикете этом своем против реформ здравоохранения, мало нас было, правда, но я таки загородила дорогу – вышла на середину тротуара.

Мент из охраны Минздрава подошел и говорит:

– Вы нарушаете пропускную способность граждан.

(Ну, прямо приказчик чеховский – такой был, «витиеватый», в повести «Три года».)

Я говорю ему в тон:

– Не касаемо свободы личности, которой у нас по способностям, в том числе и для стоящих на тротуаре граждан.

Он, между прочим, сразу включился (я ж на его языке говорю, казенно-вывернутом).

И говорит:

– По потребности проходящих законно по тротуару.

Я – тут же:

– Полагается?

(Врач один нас слушал и ничего не понимал.)

– Тротуар к освобождению от тел (сказал опять мент).

– Не располагаются (сказала я). По протоколу стоят.

– Законно освободить движение для дальнейшего (опять сказал мент).

– Бронетранспортеры двигаются, перемещаясь – законно (сказала я чушь, уже иссякая).

Мент вдруг говорит на обычном человеческом языке, почесав затылок:

– Вот это не приведи господи. А вы бы, женщина, не спорили, а людям пройти дали.

Я тут же извинилась и посторонилась.

Он ведь прав был.

Шофер-таджик включил радио.

Песня была такая:

Катерина, Катерина, я люблю тебя до клина (?!).

– Боже, какая фигня (сказала я).

Шофер говорит:

– Это я вам хотел угождать, сам-то я иранские слушаю.

– Молодец (песни оказались очень красивые).

– Я и все языки знаю (сказал приободренный шофер). Русский, узбекский, таджикский. Русский я знаю хорошо, потому что все время фильмы смотрю: я люблю русские фильмы. У русских серьезные фильмы.

(Я думаю: неужели Тарковского? Или, может, Панфилова, Германа?)

– Какие, например? (спрашиваю).

– Про мафию. По НТВ. Серьезные там мужчины. Можно хорошо русский выучить, когда много их смотришь.

– Там (говорю) тексты, конечно, ослепительные: один другому угрожает, что типа, если чо, будешь у меня срать кирпичами. Или про эти рамсы, которые там все путают.

Шофер засмеялся.

– Да, там настоящие мужчины. Грубые. Как у нас в таксопарке. Я сначала не понимал, что они говорят, а теперь сам так могу. Я недавно так и сказал одному: «Ты че, рамсы попутал?» Вот он обалдел.

– У Пушкина никаких рамсов нету (сказала я).

– Так потому шофера его и не читают (заключил он).

Что правда, то правда.

Собралась как-то в театр и до метро ехала на такси – боялась опоздать.

Таксист спросил, куда я так спешу.

– В театр (сказала я).

Таксист-киргиз сказал:

– Вы там работаете? Уборщицей?

– Вахтером (сказала я). Ночная смена.

Таксист говорит:

– В первый раз вижу вахтера, который на такси ездит.

– А я – заслуженный вахтер Российской Федерации.

– Эт как?

– А вот так. После 30 лет работы вахтером иногда выпускают даже на сцену.

– И кого вы там играете? (спросил он наивно).

– Тумбочку (сказала я). Там иногда в спектакле есть такая тумбочка, которая вдруг встает и уходит – так задумано. И если артист, который ее уже 30 лет играет, в запой уйдет, то я его заменяю.

Таксист говорит:

– В Москве такие люди интересные. Вы вот тумбочку играете, а вчера я возил одного дядьку, который жаловался, что ему подсунули больную проститутку – она все время кашляла.

Как-то поздно ехала из театра: маршруток уже не было.

Начала звонить в такси. Одновременно ко мне подошел таксист восточной наружности, типа кавказец.

Кавказец сказал:

– У мине такси бери. Всэго трыста. А то приедет какой-нить чучмек и завезет тебя хер знает куда.

Я сказала:

– А херзнаеткуда – это куда?

– А хер его знает! (сказал таксист).

Тут подъехало мое такси, и ко мне подошла миловидная девушка, предложив скинуться: у нас дома рядом.

Девушка оказалась разговорчивой.

– Я с танцев еду (сказала она). Силовая обучающая дискотека с шести до двенадцати. Ночи.

Таксист сказал:

– А вы тоже – с танцев?

– Я – с лечебной физкультуры (сказала я). Для пожилых.

Девушка засмеялась и говорит:

– Так у нас и семидесятилетние танцуют. Ну, или шестидесятилетние. Правда, в прошлый раз один такой меня уронил. Теперь вот, может, тоже на лечебную физкультуру отправят.

– Это он специально (сказала я). Казачок-то засланный.

– Да что вы? (наивно удивилась девушка).

– Точно (сказала я). Это он клиентуру набирает на лечебную.

Таксист повернулся ко мне:

– Так вас тоже, что ли, уронили?

– Меня еще в детстве (сказала я). С тех пор я все время падаю и соображаю туго.

Таксист посмотрел на меня с жалостью. Потом, помявшись, говорит:

– Ну, вы же дожили до солидных лет?

– С трудом (сказала я). Таблицу умножения, правда, выучила.

Тут девушка вдруг говорит:

– А я вот как раз таблицу не могу осилить. Но зато у меня верчение хорошее. Все хвалят.