— А мне больше всего нравится Крокодил. — И Эллочка мне его показывает.

— Ой! Ведь у нас дома, — говорю, — был очень похожий — он стоял газету читал! — Эллочка кивает головой. — А помнишь, — говорю, — маленький аквариум висел, а в нём совсем маленькие красные рыбки?

— Да-да, а помнишь разноцветные стеклянные шары — очень красивые? — Эллочка даже улыбается.

— Конечно, помню, — говорю, — мне очень нравятся стеклянные шары, они так волшебно блестят! — И тут вдруг думаю о непонятном. — А как же, — говорю, — вчера ёлки не было, а сегодня она есть?!

— Мама принесла, наверное, когда мы уже спали, — говорит Эллочка.

— А откуда взялись все эти игрушки, гирлянды?

— Ты прямо как маленькая, — удивляется Эллочка. — Ну, Мама их, конечно, нарисовала!

— А когда же всё это нарисовалось и повесилось? — удивляюсь я. — Ты что-нибудь видела?!

— Нет, я ничего не видела! Но я понимаю, что всё это они могли делать только ночью! Понимаешь, ночью, — говорит Эллочка. — Мамочка рисовала ночью — я думаю, они это делали несколько ночей! Бабушка ей, конечно, помогала — красила бумагу, наверное, вырезала, гирлянды делала!

— А когда это всё украсилось? — удивляюсь я.

Эллочка делает кривую голову и говорит:

— Ну что тут непонятно? Всё понятно — Мама вчера поздно вечером, когда мы уже спали, принесла ёлку, а игрушки и гирлянды у них уже были сделаны, они поставили ёлку и повесили на неё игрушки и гирлянды.

Да, я бы не догадалась, если бы она мне не объяснила!

Приходит Анночка.

— Ну как там ёлка у тётки Нинки? — спрашиваем мы с Эллочкой хором.

— Некрасивая, — говорит Анночка, — там только шарики стеклянные висят и вот как наши эти, — она показывает на гирлянды из разноцветных бумажных колечек, — тоже из маленьких стеклянных шариков. Совсем некрасиво! — Анночка разводит руками. — И ничего нет интересного!

Эллочка наклоняется ко мне и тихо говорит:

— Она не помнит наши ёлки до войны! — Я киваю головой.

— А у нас замечательная ёлка! — говорит Эллочка.

— Да-а-а! — кричим мы с Анночкой.

Мы стоим, смотрим на ёлку и радуемся!

На улице солнце яркое и снег блестит! Значит, будет щипать нос и щёки, и снег будет скрипеть. Я люблю снегом скрипеть — пойду гулять!

— Анка, — говорю, — я пошла гулять, а ты пойдёшь потом с Бабушкой.

— Хорошо! — кивает Анночка.

Она такая хорошая, добрая, никогда не ссорится и… не делает кривую голову! Она знает, что у нас одно тёплое пальто на двоих — Бабушка обещала сшить второе, но пока «не из чего».

На улице здорово и замечательно! Я знаю, где снег, по которому никто не ходит — ну если и ходят, то очень мало. Когда пойдёт новый снег, надо сразу туда идти, там лучше всего снегом скрипеть. Это между тротуаром и рельсами — я туда иду. И начинаю ходить туда и обратно — дохожу до нашего окна и обратно иду, но уже по чистому снегу. Я смотрю, как много моих следов, и слушаю, как снег скрипит: наступишь так — один звук, наступишь по-другому — другой! Я уже много здесь наследила, пойду теперь во двор, там тоже есть место, где никто не ходит.

Вхожу во двор, сейчас через сугроб пойду туда, где чистый снег. Но почему-то посмотрела направо, во двор, и вижу, во дворе Анночка стоит в летнем пальто. Я кричу: «Ан-ка!» Она меня видит и бежит ко мне. Я тоже бегу — мы прибежали, у неё всё лицо в огромных слезах, как будто на неё шёл крупный дождь. Я её хватаю за руки и кричу:

— Что случилось?!

Она плачет очень несчастно и говорит:

— Пришла Даша… сказала, что в последнем подъезде девочку уже одели и посадили в телегу. Она такая счастливая! — Анка трясёт мои руки. — У неё мама умерла, её посадили в телегу, и она сейчас поедет кататься!

Когда Анка говорит «У неё мама умерла», я вздрагиваю. Надо что-то сказать, но я не знаю что. И я говорю:

— А почему ты здесь?

— Когда Даша рассказала, я сразу оделась и побежала в конец дома. — Анка говорит очень быстро и продолжает плакать. — Там девочка сидит в телеге, и стоят люди, я спросила: «Можно мне с ней покататься?», они сказали: «Нет, нельзя!» И я пришла к нашему подъезду, стояла и плакала, а потом услышала, что ты меня зовешь. Ну почему они меня не взяли?..

Анка ещё что-то говорит, но я её не понимаю, потому что вдруг вижу голову лошадки, она появляется слева, я сразу быстро назад в сугроб, и Анку с собой тащу, и ещё второй шаг делаю назад в сугроб вместе с ней. Мимо нас идёт серая лошадка и везёт телегу. В начале телеги, подальше от нас, сидит девочка — ей, наверное, тоже года три, она не такая красивая, как Анночка, но очень милая и весёлая. На ней много-много тряпок — и так завязано и так, вместо пояса верёвка, на голове тоже несколько тряпок, из-под них чёрные кудряшки, чёрные глаза, она всё время поправляет волосы, тряпки, смотрит вокруг и улыбается. У её ног что-то лежит — я не понимаю что. И я смотрю в конец телеги — там лежит длинная тряпка, такой тряпкой Бабушка пол моет. Она что-то закрывает, а у ног девочки тряпка кончается, и там что-то не закрытое тряпкой — серое, непонятное! Я хочу разглядеть и понять, что это такое. Очень сильно и внимательно разглядываю: вот похоже на закрытые глаза, потом вижу на этом сером синюю полосу — телега уже почти проехала мимо нас, но я разглядела и поняла: это было лицо! Но оно было совсем не похоже на лицо, и я такого лица никогда не видела. За телегой идут люди, их мало, они не разговаривают. Лошадка с телегой заворачивает за угол дома и уезжает. И люди за ней уходят.

Я вместе с Анкой вылезаю из сугроба, она сразу хватает меня за руки и опять начинает плакать и кричать:

— Ну почему они меня не взяли? Она такая счастливая — у неё мама умерла и она поехала кататься…

И тут я ужасно рассердилась, свои руки у неё вырвала и кричу:

— Ты почему в этом пальто на мороз вышла?! Нам не разрешают в нём зимой ходить! Пошли! — Хватаю её за руку и тащу домой.

Она бежит рядом, плакать перестала и удивляется:

— Ниночка, я не заметила, что я надела!

Мы приходим домой, раздеваемся, я говорю Анке:

— Иди, садись за стол, а я сейчас чай принесу.

Иду на кухню, даже руки мыть не хочу! На кухне у плиты стоит Даша.

— Чего тебе? — спрашивает она.

— Даша, — говорю, — налейте, пожалуйста, мне два стакана горячей воды.

— Сейчас, — радуется почему-то Даша, — у меня чайник только что вскипел, пяти минут не прошло. — Она берёт наши стаканы, кладёт туда наши чайные ложки, наливает воду из большого чайника, пар идёт — значит, вода очень горячая, нести будет трудно, но я умею носить, я ещё ни разу не обожглась и не «ошпарилась»! Я хочу взять стаканы, но Даша вдруг пугается и говорит: