- Проходите, молодой человек, - приветствовал его директор канцелярии. - Проходите и садитесь, - указал он на стул, предназначавшийся для посетителей. - Разрешите представиться, коллежский советник Ставров, ну а вы, стало быть, Виктор Ильич Якунов.

- Совершенно верно, ваше высокоблагородие, - подтвердил Виктор и сел на предложенный стул.

- Что ж, Виктор Ильич, - чиновник пододвинул к себе лежавшую справа от него папку и развязал тесемки, - вопрос о вашем родстве оказался совсем непрост...

"Можно подумать, это я вас просил разбираться! Сами напросились, к себе и претензии выдвигайте!"

- Да-с, совсем непрост, - повторил Ставров, смотрел он при этом Виктору в глаза и, словно бы, ждал от него какой-то определенной реакции. Но не дождался, поскольку Виктор еще не знал, радоваться ему или горевать, но предпочел бы попросту плюнуть и растереть.

- Позволю себе задать вопрос, - все-таки сказал он вслух, - вам удалось узнать что-то определенное?

- Удалось! - кивнул директор канцелярии. - Якуновы, видите ли, Виктор Ильич, являются, как выяснилось, младшей ветвью Якуновых-Загородских. Разветвление это возникло сто двадцать три года тому назад, когда младшему брату посадника Якунова-Загородского генералу Борису Федоровичу Якунову Сенат республики Себерия даровал право основать свой собственный род, независимый от основной линии. Однако указ этот не отменял наличия родства между двумя линиями, и в связи с этим в тот момент, когда пресекся посаднический род, права на титул перешли к вашему деду.

"К моему деду? - удивился Виктор. - А там что же вообще никого из родственников не осталось в живых?"

- Почему именно к моему деду? - поинтересовался он вслух.

- Потому что Игнатий Понтелемонович Якунов-Загородский не оставил после себя ни детей, ни внуков, ни даже родных племянников - объяснил чиновник. - Никакого прямого потомства. В этом случае, преимущество в наследовании имеют родственники по боковой линии, в особенности, если они носят ту же фамилию, что и представители основной линии.

- То есть, достаточно того, что мы Якуновы?

- Именно так, - подтвердил Ставров.

- И никто не может оспорить факт наследования в суде? - не унимался Виктор, что-то такое помнивший из своей прежней жизни.

- Что ж, - усмехнулся в ответ чиновник, - отдаю должное вашему уму, Виктор Ильич. Могут. Есть кому, и они бы оспорили, да только граф Игнатий озаботился оставить завещание, передав титул своему троюродному брату Ивану Якунову, сиречь вашему деду. А с завещанием, молодой человек, не поспоришь. Хотя ваши родственники и попробовали его оспорить. Оттого ваше дело, Виктор Ильич, и легло в долгий ящик.

- И что теперь?

- Теперь титул принадлежит вам, - улыбнулся, наконец, коллежский советник. - Вот официальное извещение Сената Республики Себерия, что с первого марта сего 1945 года вы, Виктор Ильич официально являетесь не Якуновым, как прежде, а посадником или по новому стилю графом Якуновым-Загородским. Вот, стало быть, бумаги, подтверждающие сей неоспоримый факт. А неоспорим он оттого, что таковым его признал сенатский суд, а с Сенатом республики бодаться - себя не уважать!

- Благодарю вас, ваше высокоблагородие! - поднялся со стула Виктор. - Это... неожиданно... но, разумеется, приятно! Спасибо вам!

- Не торопитесь, молодой человек, - остановил его коллежский советник. - Вместе с титулом к вам переходит и все завещанное Игнатием Пантелеймоновичем движимое и недвижимое имущество. А именно, квартира в Ниене со всей обстановкой, коллекцией клинкового оружия и живописи и банковский счет на три тысячи шестьсот семьдесят пять рублей. Оружие, картины и кое-какие личные вещи графа находятся в камере хранения Объединенного Новгород-Ниенского банка, квитанция прилагается, - кивнул он на лежащую перед ним папку. - Квартира в долговременном наеме. Деньги - шестьдесят рублей ежемесячно - поступают на банковский счет все в том же Новгород-Ниенском банке. Счет следует переписать на ваше имя, но думаю, в гимназии вам с этим помогут. На данный момент у вас там скопилось уже тысяча семьсот сорок рублей...

Так неожиданно Виктор стал графом и обладателем кое-какого нестыдного имущества, которое, уж верно, превосходило и ценой, и значением все то, что он оставил на Филипповой Горке. В гимназии, к слову, эта метаморфоза произвела на всех весьма сильное впечатление. Республика республикой, а дворянство никто пока не отменял и со счетов не сбрасывал. И графский титул, как начинал теперь понимать Виктор, для этих людей, - имея в виду и преподавателей, и гимназистов, - отнюдь не пустой звук. Что-то такое он добавлял человеку. Что-то важное, что не сразу выразишь словами, но прибавка эта оказалась достаточно весомой, чтобы не обращать на нее внимания. Да и деньги оказались Виктору весьма кстати.

Он жил в интернате при гимназии на полном пансионе, и надо сказать, Павел Игнатьевич Головин не зря старался, подыскивая для Виктора подходящее по всем статьям место. Воспитанников здесь хорошо одевали, - гимназическая форма из хорошего сукна и ботинки из натуральной кожи, - неплохо кормили, имея в виду, что пусть не всегда вкусно, но всегда досыта, и спали гимназисты в теплых дортуарах на шесть кроватей со своей уборной и общими на четыре спальни душевыми. Однако полными сиротами являлись здесь лишь трое гимназистов, остальные были попросту иногородними или происходили из хороших, но обедневших семей. А так, чтобы вообще ни одной родной души на всем белом свете, не имевшим никаких, пусть даже самых дальних родственников, являлся один лишь Виктор. Ему никто не слал писем и не выдавал денег на карманные расходы. Тем не менее, учитывая его возраст, - все-таки шестнадцать лет как никак, - по выходным и праздничным дням его отпускали в город, так сказать, давали увольнительную на берег. И вот здесь наличие собственных денег оказывалось крайне важным фактором. Сиротам и детям из обедневших семей полагалась, разумеется, стипендия, чтобы, выходя в свет, гимназисты могли себе "ни в чем не отказывать": выпить, скажем, стакан сельтерской воды, съесть мороженое пломбир или сходить на дневной сеанс в синематограф. Однако небольшой личный капитал, в этом смысле, значительно расширял список удовольствий, которые, отправляясь в город, мог себе позволить Виктор. Ну, а нынешнее богатство, упавшее на него, что называется, прямо с неба, еще больше расширяло горизонты, позволяя думать о вещах, о которых ученику старших классов гимназии обычно не приходилось и мечтать. Выпить кружку хорошего пива, пообедать в ресторации, сходить на представление в бурлеск. Там конечно косо смотрели на гимназическую форму, но капитал тем и хорош, что открывает множество закрытых, вроде бы, дверей. Сначала - за мелкую мзду, - ему позволяли посмотреть на полуголых девиц из темного угла близ кулис, а потом он купил себе нормальный костюм, в котором не выглядел уже безусым юнцом, и стал выходить в город в "гражданском". Теперь на него косились уже в гимназии, но, в конце концов, оставили в покое. Так что Виктор вплотную задумался над посещением борделя. Желание "спустить пар" совершенно нормально для физически здорового шестнадцатилетнего парня, но ведь на самом деле Виктор был куда старше и знал о сексе отнюдь не понаслышке. И томление в чреслах, возникавшее у него все чаще и чаще, в особенности, в виду красивых дам и полураздетых танцовщиц, он понял сразу и однозначно. Однако возможности начать в городе настоящий роман, как это делала молодежь в "будущем прошедшем", у него попросту не было. Негде познакомиться, не с кем, да и результативность этого метода, учитывая его юный возраст, а также имевшую место историческую эпоху, стремилась к нулю. Так что для удовлетворения полового инстинкта оставались одни лишь шлюхи.