Он словно обволакивал собеседника своим низким сипловатым голосом, наполненным особыми вибрациями, и часто повторял: свобода, свободная воля, рывок на свободу. Он напоминал факира, который завораживает змею звуками своей дудочки. И было не важно, что именно он говорит, удерживая взгляд собеседника силой своего взгляда, словно внушая ему некие тайные мысли…

Вечер был неудачным. К полуночи погода окончательно испортилась. Похолодало; с севера налетела туча и принесла пронизывающую холодную морось. Лето, называется. Грязно-белесое небо, казалось, припало к земле и превратилось в туман; дышалось с трудом. Народу в «Белой сове» почти не осталось, и Тамара решила, что на сегодня хватит. Она расплатилась за бокал вина, над которым просидела без толку пару часов, и вышла из ресторана. Правда, Вадик, бармен, с которым она дружит, угостил коньяком. И теперь голова у нее слегка кружилась, а походка была неровной. Не повезло, она рассчитывала хотя бы на ужин. И в кошельке, как назло, ни копейки, даже на такси нет. Придется ловить частника… А там как получится. Сырость забиралась под легкий плащик, и женщина застегнула ворот.

На улице стоял густой туман, в нем угадывались тусклые размытые пятна фонарей. Белые клочья наползали с легким шуршанием, иногда слышался хлопок, словно пузыри лопались на болоте. Звук шагов вяз в тумане. Город словно вымер — ни людей, ни машин. Черт! Надо было сидеть дома. Она всматривалась в затянутую белесой пеленой улицу, чувствуя, как быстрые лапки страха бегут вдоль хребта. Она прижала к себе сумочку и ускорила шаг.

Она вскрикнула и шарахнулась в сторону, когда услышала рядом сипловатый мужской голос:

— Женщина не должна ходить ночью одна. Позвольте я вас провожу.

Она с испугом уставилась на мужчину, появившегося словно ниоткуда — шагов его она не слышала.

— Не бойтесь, я не кусаюсь! — Он рассмеялся и взял ее за локоть.

— У меня нет ни копейки! — выкрикнула она, пытаясь вырваться.

— Где вы живете? Я провожу вас домой, — повторил он, выпуская ее руку и отходя на пару шагов. — Да что с вами? Погода навеяла?

— Извините, — пробормотала она. — День какой-то с самого утра… Не нужно провожать, я сама.

— Как хотите. Сейчас и частника не поймать, все попрятались по норам. Климат страшно изменился, не скажешь, что август. Но завтра снова солнце, и лето вернется… — Он говорил, с улыбкой глядя на женщину. Приятный мужчина в свитере с высоким воротом и расстегнутой кожаной куртке. В натянутой на лоб синей бейсбольной шапочке с козырьком.

— Да-а… — протянула она, оглянувшись. Зубы выбивали дробь.

— Тогда спокойной ночи! — Он шагнул в туман.

— Постойте! — окликнула женщина. — Да я не против, спасибо вам! Я живу не очень далеко. Этот туман чисто бьет по мозгам…

…Всю дорогу до ее дома он о чем-то рассказывал, она слушала вполуха.

У дома они остановились. Мужчина смотрел на нее с улыбкой. И она решилась:

— Хотите зайти?

— С удовольствием. Горячего чайку бы сейчас!

Они неторопливо поднимались по немытым ступенькам старой хрущевки, насквозь провонявшей запахом кошек и невзыскательной кухни.

Она давно уже не испытывала неловкости, приводя мужчин в свою небогатую квартиру, нуждавшуюся в ремонте. На первый взгляд мило: картинки на стенах, вышитые салфеточки, вазочки с бессмертниками, диван, накрытый турецким покрывалом с картинкой царя пустыни, рыжего льва с добродушной мордой, стекло в серванте, искусственное дерево в керамическом горшке на полу. А если присмотреться, то можно заметить трещины на потолке и желтоватые разводы на стенах. Но кто там будет присматриваться! Тем более что все это бедное великолепие маскировала мутноватым светом люстра с красными плафонами в виде колокольчиков.

Мужчина снял куртку и теперь держал ее в руках.

— Проходите в залу, садитесь! Я сейчас! — Женщина побежала в кухню. Налила воды в электрочайник, щелкнула кнопкой.

— Как тебя зовут? — спросил мужчина с порога кухни. Он не пошел в «залу», а последовал за ней.

— Тамара. А тебя? — Она тоже перешла на «ты».

— Артем. Помочь?

— Не надо, я сама. Мясо будешь?

— А ты?

— Буду! Голодная как волк. И замерзла. Сейчас чайку покрепче! Вина хочешь?

— Можно. Ты живешь одна?

— Одна. Тетка умерла два года назад. Квартира, конечно, не ахти, но спасибо и на том. Зарплата у меня — кот наплакал.

— А где ты работаешь?

— В мастерской по ремонту электротехники, на базаре.

— Ремонтируешь?

— Я? — Она рассмеялась. — Нет. Приемщицей.

Гость смотрел на нее с улыбкой; женщина порозовела и сказала:

— Трудно, конечно, приходится крутиться…

Она не закончила фразы, но этого и не требовалось. Понятно и так. Жить-то надо.

Она накрыла клетчатой скатертью журнальный столик; расставила тарелки и бокалы. Поставила тарелку с мясом и сыром; принесла бутылку красного и штопор.

— Хлеб забыла! Открой вино пока. Я сейчас. — Она снова выбежала из комнаты.

…— За знакомство! — мужчина поднял бокал, с улыбкой глядя на хозяйку. — Красное как кровь! Сладкое как кровь…

— За знакомство! — повторила женщина, поднимая бокал…

Как можно было не проверить камеры у дома! Теряете нюх, господин частный детектив. Приняли априори версию самоубийства? С подачи Елены Федоровны и безутешного вдовца?

— Разумеется, Александр, можете посмотреть записи, — сказала Елена Федоровна, и в ее ровном голосе Шибаеву послышался упрек. Он почувствовал себя школяром, прогулявшим урок. — Когда вам удобно?

В ночь второго августа, когда умерла Инга, камера у входной двери не зафиксировала ровным счетом ничего. Никто не проникал в дом, а следовательно, не ходил там, пугая Ингу игрой на пианино. После бутылки вина и горсти снотворного может и не то послышаться. Ни в эту ночь, ни до этого посторонних в доме не было. Правда, оказалось, что имеется еще задняя дверь…

— Ею никогда не пользуются, — заметила Елена Федоровна. — Она всегда закрыта. Вы думаете…

— А где ключи?

— В ящике буфета на кухне.

— Сколько комплектов всего?

— Даже не знаю. У Инги был, у меня и у Володи, у домработницы Виты. Возможно, есть еще. Нужно спросить у Володи. Вы с ним говорили?

— Говорил. Но о ключах не спрашивал.

— Он считает меня старой дурой? — неожиданно спросила Елена Федоровна. — Он не одобряет вас.

— Ну что вы! — вырвалось у Шибаева. — Он просто сказал, что не понимает зачем.