Объединение всех групп, известных гуманитарным наукам, происходит по причине единого желания, единой пассионарной энергии. Непосредственно цементированием фундамента, основы грядущего социума, занимаются лидеры. В отсутствие такой кандидатуры для нашей группы образование строго иерархичного института исключено. Джипси – это полностью ризоматическая структура.

– Какая, какая? – спросил я.

– Ризоматическая… Ну, типа, как плесень, – сделав глоток, сказал Андрэ, – ну или грибы. Как опята, например.

Он опять уткнулся в листы.

Всегда ли будет так? Едва ли. Процесс джипсизации – этногенеза джипси – как показывает практика, имеет тенденцию к нарастанию. Это значит, что в нестабильной экономической обстановке и в условиях потери ценностных ориентиров все больше людей срывается с ненадежных островков своих систем в Джипсово море. Самозанятость населения, безработица, дауншифтерство – лишь отдельные, незначительные стороны этого процесса. Самые сложные и самые важные события только грядут. Итак, количество джипси растет, это подтверждается исследованиями наших коллег. Но что же это значит? Мы рискнем сделать зыбкое предположение, что количество так или иначе перерастет в качество.

Сейчас они представляют собой разрозненную массу людей. Но так или иначе, рано или поздно, осознают свою общность. Напомним: эти люди не имеют веры в социально-одобряемые авторитеты, будущее, карьерный рост, религию и деньги. Они даже не могут нормально заняться саморазрушением!

Единственный шанс для джипси – устоять и сделаться историческим событием – не позволять организовывать себя как классическую социальную систему. Где будет лидер и древовидная структура, там будет и верхушка власти. Где будет власть – там будет и нужна в дипломатии с соседними материками социальной реальности. А это будет означать смерть первоначальной витальной энергии этого класса».

– Размыты страницы дальше, лавандой пахнут…

Андрэ перелистывал подшивку.

– Тут че-то про «соборность» и «град Китеж».

Утреннее солнце уже принялось не на шутку жарить. По улицам потянулись первые прохожие.

«…Все основания полагать, что джипси – новая ступень социальной и, следовательно, общечеловеческой эволюции. Да, новый человек, который вызревает в этом котле, сегодня испытывает боль, когда наросты старых порядков отпадают от его тела. Но он будет лишен патерналистской, сатурнианской матрицы, и новое общество, которое составит этот человек, будет основано не на принуждении, не на табуировании, а на освобождении созидательной джипсовой энергии».

Андрэ закончил читать и посмотрел на солнце. Пиво закончилось.

Я забрал у него эти листы, отнес их домой и потом перелопатил в статью. Немного потыркавшись, я таки продал их одному модному журналу за хорошие деньги. Выводы про объединение класса они, конечно, вырезали – еще бы! Если бы я тогда знал, кто автор этого исследования и где он живет, я бы отправил ему часть гонорара. Впрочем, сейчас это уже неважно…

VII

В то время меня не покидало навязчивое чувство: я ощущал себя в каком-то фриковатом кино. Мои молитвы тогда звучали так: если и вправду кто-то пишет сценарии моей жизни, то, пожалуйста, пускай эти люди окончили хотя бы высшие курсы ВГИКа, а не какой-нибудь кулек где-нибудь в Челябинске. Я размышлял: почему ни у кого из нас не получается жить нормально? Ведь все хотят жить всецело нормально, в чем же дело? Наконец я понял: мы делаем все ради смысла, в наших действиях очень много смысла. Порой мы так стараемся над смыслом, так хотим, чтобы в наших поступках было больше смысла – больше, больше смысла, – что иногда мембрана разума, натянутая поверх абсурда, просто не выдерживает. Она лопается от переизбытка смысла, от тяжести наших намерений.

«В аду играет музыка из торговых центров, я тебе говорю, чувак», – вспоминаю я слова Андрэ каждый раз, когда меня заносит поссать в эти шедевры архитектуры-одного-дня. Я не представляю, как Андрэ проработал там два месяца, как аж два месяца он слушал эти маниакальные пластмассовые мелодии и ритмы, раздающиеся в бесконечных коридорах.

Будто у него была программа максимум, и все это он делал ради смысла.

Однажды в мае, после очередного похода на рок-пати, Андрэ проснулся на Марсовом поле. Он открыл глаза и увидел громадное весеннее небо, изрезанное на неравные доли следами самолетов. «Надо идти», – сказал женский голос рядом. Андрэ повернулся и увидел ее – Марину, местную рок-звезду, секс-символ питерского андеграунда. И они пошли к ней. Сдвинув с кровати гору фаллоимитаторов, смазок, плеток и костюмов садомазо, Андрэ обнял Марину и снова уснул, а проснувшись, понял, что он теперь живет с ней.

В той квартире на Грибоедова было две комнаты. В одной жила Марина, в другой обитало два любопытных субъекта. Хилый Ванечка – любитель дешевых аптечных обезболивающих, последователь учения Гурджиева. В принципе Ванечка был парнем милым, даже в своих колесах мог поддержать беседу. От цивильного гражданина его отличала маленькая особенность – он любил надевать китель австрийского офицера СС и всегда носил при себе эсэсовский же кортик. Все это добро он купил на Уделке и искренне удивлялся, когда ему говорили, что одеваться так в городе, который пережил блокаду, не стоит. Соседом Ванечки был мерзкий Игорек, всегда носивший растянутые и сальные футболки. Этот неопрятный, похабный дядька с пузиком занимался нехитрой работой: в специальном ветеринарном «Рено»-«каблучке» он перевозил собачек богатых дам. Мне всегда казалось, что от него пахло псиной, но Соня сказала мне, что это просто запах немытого мужика.

Наклонностей Марины Игорек не одобрял – при каждом удобном случае говорил, что ненавидит пидоров и вообще всех извращенцев. Уже потом, когда Андрэ съедет от Марины, а Марина будет неделю-другую пропадать по знакомым, Игорь уговорит Ванечку на эксперименты и даже не потрудится замести следы преступлений. Марина потом напишет разоблачающий пост у себя на странице. Расскажет, что нашла в комнате 70-сантиметровый дилдо в вазелине (покритикует выбор Игоря и Ванечки – вазелин не ценится в профессиональном сообществе как выбор дилетантов) и растянутую латексную маску. Очевидно, ее примерял Игорь. Элегантный костюм медсестры, также кем-то поюзанный, будет прожжен сигаретами.

Марина, конечно, девица с характером, но вряд ли она стала бы выносить чужую сексуальную жизнь за пределы альковов, если бы эти двое сладеньких не свалили с квартиры в неизвестном направлении, не заплатив за аренду и не оставив денег.

Вот как-то так Андрэ и жил: среди невменяемых персон, без маяков и сдерживающих факторов. Не то чтобы он культивировал хаос вокруг себя. Мне казалось, что он его, наоборот, всячески приуменьшал, пусть и скромными весьма усилиями. Просто его постоянно заносило в новый вихрь, и опять все начиналось по новой. Он не успевал «войти в центр смерча, где властвует царственный покой». Если бы мы с Андрэ познакомились в родном городе, если бы с детства жили в соседних домах, если бы не рыпались и сидели тихо, не занимались всей этой дурью с поиском себя в чужих мегаполисах, я уверен, он за всю жизнь едва ли пережил все то, что пережил за этот год с небольшим.