веришь человеку, а он бьет со спины. Вот как Генрих, который загнал меня в угол и решил, что раз я ему улыбнулась, значит, ему позволено залезать мне в трусы.

Я тут же обернулась, не выпуская из руки нож, и наклонила голову.

– Ты прав. Тебе лучше не приближаться.

– А, ты у нас по более крупной дичи. Надеешься, что раз наш колясочник выгнал шлюху, заменит ею тебя?

– Я вообще не думаю. Я готовою. Поэтому мне плевать на твои домыслы. Выйди из кухни.

– А если не выйду, если расскажу ему, что тебя зовут не Ева? Что ты присвоила чужое имя. Не боишься вылететь с такой жирной работенки?

Я даже рассмеялась. Порой мужчины тупы до безобразия.

– Я мечтаю уйти с этой работы. И если ты скажешь Харитону Геннадьевичу, какая я плохая, то сделаешь мне одолжение.

Он удивился, тут нечего сказать. Открыл рот, чтобы его закрыть.

– Что ж, промашка вышла? Ты, когда шантажируешь, думай над козырями. Думаешь, понравится хозяину, что ты пристаешь к женщине, которую он вознамерился сделать своей любовнице. Давай скажем ему об этом.

– Он не поверит. Я с ним три года, а ты… – волнуется он, но мой ответ перебивает другой голос.

– А она, как мы только что выяснили, моя будущая любовница.

Глава 24. Ева

– Босс, мы просто болтали.

– Да, – выезжает Харитон на свет, мерцая недобрым взглядом. – Я слышал, о чем вы болтали. Выметайся.

– Но… Мы столько были вместе…

– Прости, милый, я не по этой части. Пошел вон! – крикнул Харитон, и Генрих, поджав хвост, выбежал из комнаты. Мы так и стояли, смотря друг на друга, пока Генрих собирал вещи, пока выходил из дома. Он будет обижен. Нигде он не найдет такую работу. А все потому что в доме появилась, по сути, дырка, которой хозяин никак не может присунуть.

– Опрометчиво отказываться от человека, только потому что он не так понял доброе к нему отношение, – продолжаю держать нож, а Харитон весь мокрый после тренировки, с затянутыми в хвост волосами подъезжает ко мне. Мой взгляд невольно касается насквозь промокшей рубашки, что облепила идеальную форму тела. Что не говори, но в свои восемнадцать он не был таким крупным. Страшно представить, каким он будет, если встанет и будет надо мной возвышаться. Особенно с этой его бородой.

Рука Харитона касается моей, вытаскивает нож и довольно метко кидает в раковину.

– Скажи мне, Ева. Ты так ловко угрожала, так почему же Ильдара не смогла оттолкнуть?

– Он похож… – черт, еще немного и я выложу ему все, – на…

– На кого? На отца твоего ребенка?

– Боже, нет, конечно! Просто в тот момент был ступор, я не могла сориентироваться, не было козырей. Ну и ножа не было.

– Врешь ты мне, – тянет он меня ниже, и я буквально кожей ощущаю запах пота, запах мужчины, который буквально сжирает меня глазами. – Приготовь нам чай, я так хочу услышать твою следующую историю, что придётся побыстрее рассказать свою.

Интересно, будет ли это история о девочке-соседке, на которую он тоже посмотрел?

– Поняла меня?

– Предельно.

– И еще. Придет час, и я догоню тебя.

На этом я не придумала ничего лучше, чем улыбнуться, чем вызвала буквально звериную реакцию. Харитон прикоснулся к моим губам, ворвался в рот безудержно и грубо, вынуждая буквально растворятся в поцелуе, ощущать вкус лимонной воды, которую он пил, сигарет, которые курил, и его неповторимый вкус, который преследовал меня так долго. Я уверена была, что с симпатиями, влюблённостью к этому человеку покончено. Ко всем мужчина после того, что произошло, но я все равно тону в его запахе, жёсткой, непоколебимой, даже тяжелой травмой ауре, его поцелуе, который все длится и длится, пока рука Харитона вдруг не оказывается под моей юбкой, скользит по бедру и касается.

– Ну хватит! – отталкиваю я его. – Хватит, я здесь…

– Да, да, я помню, ты здесь, чтобы готовить. В таком случае этот урод принес тебе новую форму.

– Форму? Пакеты? Но там…

– Одежда. Я хочу, чтобы ты ее носила.

– Вот еще, – фыркаю. Нет, надо же, какой нахал. – Не буду я надевать это, я не ваша…

– Я знаю, что ты не моя! – орет он вдруг и буквально накатывается на меня, прижимая к столешнице. – Пока что не моя. Тем не менее, я плачу тебе деньги. И если ты не собираешься носить то, что я скажу, то будешь ходить голой. Как тебе такая перспектива.

– Я просто уйду отсюда.

– Охрана тебя не выпустит.

– У вас обычный дом, а не крепость. Лазейку найти можно везде. Даже из Шоушенка сбежали, спешу напомнить.

– В таком случае, – он отъехал как можно дальше, но вдруг коснулся вазы, что стояла в прихожей. – Я заявлю, что ты ее украла.

Он просто толкает ее, а она с оглушительным звоном разбивается.

– Но вы…

– Просто надень чертову одежду, – процедил он сквозь зубы. – И принеси чай.

Он хочет уехать, а я, часто дыша, смотрю ему вслед, пылая от желания возмездия. Глупо было думать, что он изменился, глупо было думать, что он мог стать нормальным. Такой же. Как всегда, всех держит за тряпки, об которые вытирает ноги. Отвратительный. Ничему его инвалидность не научила. Ничему. Раньше он спорил с друзьями. Теперь, очевидно, с самим собой, и снова я предмет игры. Залезет ли мне под юбку, прогнет ли под себя.

– Есть, босс, – цежу сквозь зубы, дожевывая проклятый салат, и иду, топая на всю комнату, мимоходом наблюдая, как горничная, вышедшая из средней Азии, убирает разбитую вазу.

Дошла до своей комнаты и хлопнула дверью. Что я здесь делаю. Зачем вообще согласилась увидеть его. Что хотела себе доказать. Что он такое же чудовище? Так оно и есть. Вспомнить, кто именно стал тем стоп-краном, который пустил поезд моей жизни под откос? А может, хотела посмотреть, как сильно сын похож на своего отца?

Как же я хочу, чтобы он сам узнал меня. Чтобы понял, что я пережила. Чтобы хоть малой частью души ощутил ту боль, что меня преследовала все эти годы, страхи, которые стали частью меня. Мне очень хочется ему отомстить, но боюсь, в этом огне справедливости сгорю и я сама, а как иначе, если без отвращения отвечаю. На каждый его поцелуй, если трепещу каждый раз, когда он находится рядом, называет по имени, касается.

«Хочешь, чтобы я носила форму? Смотри, как бы ты сам потом плакать не начал», – думаю я, раскладывая все вещи, которые были куплены по моим