– Моча тебе в мозги ударила, Семакин, – сочувствую я ему. – Мой ответ «нет».

– Ну, да, конечно, – делает вид, что приуныл, Кирюха. – Удивился бы, если б ты согласилась. При таком-то красавчике рядом. Шикарный экземпляр отхватила, да?

Кажется, кто-то обожает сплетни собирать. У него даже ноздри вздрагивают от предвкушения, но я не собираюсь Семакина радовать.

– Силой я тебя, конечно, не вытолкаю, – складываю руки на груди. – Но мне кажется, адекватные люди умеют слышать и хотя бы на низком уровне принимать отказы и нежелание общаться. Я тебе прямым текстом говорю: иди вон, пожалуйста, а? И хватит уже комедию ломать.

– Ладно, – вздыхает Кирилл и поднимается со стула. – Подумаешь, принцесса на горошине. Нет бы пообщаться. Жалейкина? – тормозит он у самой двери. Я зыркаю на него уже с настоящим раздражением. Так и хочется отвесить пендель, чтобы ускорения придать. – Я ещё вернусь!

О, я знаю этот взгляд и то, что в нём мелькнуло: азарт. Кто-то не хочет понимать, что битва проиграна и дичь упорхнула.

Закрываю за Семакиным дверь и без сил падаю на стул. Это непоколебимый закон природы: стоит одному самцу покрутиться рядом, как тут же появляется ещё кто-то, кому жизненно необходимо забрать тот же приз.

Не успеваю я выдохнуть, как тут же звонит телефон. Что ж за день такой сегодня! К счастью, это отец. Папа рассказывает нехитрые семейные новости, и я расслабляюсь.

– Представляешь, Машка научилась букву «р» выговаривать! – восхищается отец. Сестре почти четыре года. Ей никак не удавалось покорить тяжёлый звук. И вот свершилось.

Я приезжаю домой редко. А с тех пор, как начала подрабатывать, перестала брать и сумки, и деньги из семьи. Не могу сказать, что я нелюбимая дочь. Они радуются мне, я тянусь к ним, но вижу, как родителям непросто. В последнее время мама болеет, сдала резко. Часть семейного бюджета уходит на лекарства.

Машка у нас поздняя – мама её в сорок пять родила. Именно поэтому соседи сплетничали, что она не сестра мне вовсе, а дочь. Роды были тяжёлыми, и вот после них мама всё никак в себя толком прийти не может. В общем, может, ещё поэтому ей не до меня было, когда я переживала сложный подростковый период.

Крокодилу Гене – старшему брату – двадцать пять. Он у нас женился недавно и «вырвался на волю», как любит говорить мама. Мы с ним оба вырвались. Кто куда. Теперь у каждого из нас – свой «уровень», и больше нет нужды перепрыгивать через какую-то мифическую планку.

Мама со мной разговаривает редко. Мы с ней не очень-то общий язык находим, зато разговоры с отцом, как и в детстве, всегда согревают сердце.

– Скучаем по тебе, – в голосе отца – искренность.

– Я тоже очень люблю вас, пап, – щедро дарю эмоции собственной души и чувствую подъём, когда наша неспешная беседа подходит к концу.

Пью лекарства, выползаю на кухню, готовлю обед и ужин. Честно говоря, изнываю от безделья: я привыкла работать, находиться в постоянном движении, и вынужденная праздность душит меня неимоверно.

Семакин выползает на кухню как зверь. Садится на подоконник и следит за мной с интересом.

– Очень вкусно пахнет, – отвечает он на мой сердитый взгляд. – Ты же добрая, Алла? Не оставишь помирать меня с голоду?

– Может, ты бы в магазин всё же вышел? – не даю ему спуску.

– Может, и вышел бы, – соглашается он. – Но у меня кризис с финансами. Надо подождать до завтра, пока добрые папа и мама не забросят деньги на карточку.

– Ты бы работу нашёл, и не нужно было бы подачек ждать, – пытаюсь учить его уму-разуму.

– Да ну, – скучнеет Кирюха, – не барское это дело – единственному сыну, продолжателю великого рода Семакиных, подработками заниматься. Я, между прочим, учиться сюда приехал, а не осваивать ряд бесполезных профессий.

– О, да, – мой сарказм способен выжечь дыру в кухонном полу. – Побираться – это по-нашему, а заработать на ужин – религия не позволяет.

– Злая ты, Жалейкина, – Семакин ничуть не обижен и не уязвлён. Толстокожие носороги, видимо, потоптались в его родословной достаточно мощно, – но добрая. Не сможешь отказать страждущему в питании. Ты не такая!

Какая я, ответить не успеваю: у меня снова трезвонит телефон. Драконов. Ухожу в комнату, чтобы не доставлять удовольствие единственному зрителю бесплатного театра.

Пока Арк говорит, я ловлю себя на мысли, что улыбаюсь. А ещё в животе сладко ноет от каждого его слова. И в груди сердце тутухкает томно, с оттяжкой. Он возвращается. И это самый крутой блокбастер дня. Потому что войска ещё где-то там, на горизонте, а стены крепости дрожат и лихорадочно думают, в какой позе лучше им приземлиться, чтобы выигрышнее выглядеть, когда победитель ворвётся в нашу обитель.

Аркадий

– Алла спит и тревожить не велела, – выныривает из кухни утреннее недоразумение.

Алла, значит. Вспомнил или выпытал? В то, что Жалейкина с ним шуры-муры крутит, я не верю. А вот он вполне может подкатывать на самокате. Но это мы сейчас быстро исправим.

– Охраняешь сон моей невесты? Похвально. Только мы сами разберёмся, кто когда спит и с кем.

У этого клоуна нос как барометр. Он узнал сенсацию. Нет, не так: СЕНСАЦИЮ. Судя по его таблоиду, завтра вся общага будет гудеть и ставки делать, а может, и весь институт на уши привстанет.

– Вот так сразу? Нарисовался – и жених? – хмыкает он нагло.

– А бывает по-другому? – делаю я шаг к герою нашего времени и задеваю его плечом. Сильно задеваю, чтобы почувствовал и понял. – Ещё одно слово – и ляжешь. Вали отсюда.

– Ой-ой-ой, – к его чести, он даже не сильно покачнулся от моего тычка, – Видали мы таких залётных. Ходят тут, полы пачкают, девушкам голову морочат, а потом в неизвестном направлении исчезают.

Я уже в зубы собираюсь ему дать, как дверь распахивается, и моя Жалейкина хватает меня за руку.

– Семакин, а ну, брысь! – шипит она на горе-защитника. – Что на тебя сегодня нашло? Хватит уже за мной следить. Давай-давай, по азимуту, – машет Алла рукой, а меня затаскивает в комнату. Приятно ей подчиняться. М-м-м, что-то новенькое. Обычно я избегаю цепких девичьих рук.

– Невеста? – возмущённо пыхтит она, как только за моей спиной закрывается дверь. Подслушивала? Так и тянет расплыться в улыбке до ушей. – Ты же гей?

Да? Вот чёрт.

– Будь моим прикрытием. Защитой от жестокого осуждения обществом, – не моргнув глазом, фантазирую на ходу. – Будем вместе появляться на людях. Ты привлекательна. Я чертовски хорош.

– Драконов, ты сейчас серьёзно? – меряет Алла меня взглядом.

– Абсолютно, – глаза у меня честные-честные. По крайней мере, я пытаюсь сейчас именно это на своём лице нарисовать. – Миллион преимуществ и практически нет недостатков в нашем деловом сотрудничестве.