Дойдя до желтого, недавно отремонтированного особняка в одном шаге от Чистопрудного бульвара, Надя позвонила в домофон с надписью «Центр психологического консультирования “Ступени”».

– Я к Дмитрию Николаевичу на четырнадцать ноль-ноль, – сказала Надя в динамик и, толкнув тихо щелкнувшую тяжелую дверь, поднялась по лестнице на второй этаж.

Борисов ждал ее в прихожей большой нежилой квартиры, в которой уже много лет размещался его центр. Бородатый, одетый в джинсы и синий свитер, он тем не менее выглядел как настоящий врач: наверно, дело во взгляде, подумала Надя. Прощупывает и диагностирует.

– Проходите, Надя. Будете чай?

В маленьком кабинете стояли два кресла, на хрупком столике – чайник, чашки, вазочка с конфетами. Надя удивлялась, почему у всех психотерапевтов, у которых ей приходилось бывать, на стенах висели настолько безвкусные пейзажи. Пара хороших картин вместо фотографий – и впечатление было бы уже совсем другое. Может быть, пациентам не полагалось отвлекаться на оценку живописи?

– Как частное лицо, очень рад вас видеть, – Борисов подал Наде чай и улыбнулся. – Но как специалист, огорчен, что вам снова потребовалось меня видеть, причем срочно.

Надя помедлила.

– Да, Дмитрий Николаевич. Я опять со своей старой проблемой. Почти пять лет она меня почти не беспокоила, но сейчас… все снова началось.

– Расскажите подробнее.

– Я совершила подряд две кражи, и во второй раз меня поймали. – Надя проговорила это быстро, напряженно вытянув шею и не глядя на Борисова. Она поставила чашку на столик и начала поправлять шарф.

– Что стало толчком?

– Я не знаю.

– Что сейчас происходит в вашей жизни, Надя? Опишите, пожалуйста, в нескольких словах.

– У меня умерла бабушка. Но это сегодня.

– Очень вам сочувствую. Можете описать, что вы сейчас испытываете?

– Пока ничего, кроме растерянности. Она была в моей жизни всегда, а теперь ее нет, и это… это ощущается как пустое место там, где всегда было что-то важное.

Борисов молчал. Надя продолжила:

– Я была у нее буквально накануне, мы поговорили, и она была мной довольна. Кроме того, мы на самом деле ждали, что на этот раз все так закончится. Врачи говорили, что сердце у нее совсем слабое, а операцию делать было опасно, она могла не выдержать наркоза, – она опустила голову и замолчала, чтобы справиться с приступом слез. – Но кража произошла раньше.

Пауза.

– Когда?

– За два дня до того я украла игрушку в магазине на заправке. И потом, когда ехала в больницу к бабушке, я в магазине покупала продукты и зачем-то положила в сумку крем, который был мне совершенно не нужен. Самое ужасное, что я перестала это чувствовать заранее, понимаете? Раньше я знала, что это скоро произойдет, и могла принять меры. А сейчас…

– Как вы чувствовали приближение приступа? – Борисов говорил очень мягко, но не сводил с Нади внимательного взгляда.

– Ну, обычно я за несколько дней чувствовала такое особенное напряжение, мне было сложно сосредоточиться на привычных делах… Оно нарастало, и я могла принять какие-то меры. Например, не ходить в магазины, поехать куда-то прогуляться, мне ходьба помогает…

– Да, ходьба – хороший прием, и для здоровья полезно. Но сейчас что-то изменилось, верно?

– Да, я совсем перестала чувствовать этот предварительный этап. Теперь я вхожу в магазин, как нормальный человек, без всякого предчувствия, и меня переклинивает буквально перед полкой, на которой что-то стоит. Я просто перестаю видеть детали, и руки тянутся как будто сами, и я ничего не могу поделать… – Надя почти плакала от стыда.

– Есть какие-то необычные физические ощущения в такие моменты? Звуки, запахи, может быть, что-то в теле?

– Да, у меня очень мерзнет спина и руки. И еще запах… я стала чувствовать запах сгоревшего масла. Это проходит, когда я выхожу из помещения, где это произошло.

– А как все остальное в вашей жизни – сон, аппетит, секс?

– Все как обычно. Я пью снотворное иногда, но не постоянно. Ем нормально. Секс в общем тоже нормальный, если учесть, что мы женаты двадцать с лишним лет.

Борисов помолчал. Надя, слегка успокоившись, отпила крепкого чаю, который, конечно, уже остыл.

– Надя, мы с вами вернулись к тому же состоянию, в котором начинали работу в прошлый раз, несколько лет назад.

– Да, я понимаю.

– Мы с вами тогда выяснили, что клептомания, которой вы страдаете, не является самостоятельным заболеванием. Это синдром, который проявляется в период стресса, и его интенсивность обычно нарастает. То есть, как правило, приступы клептомании обычно становятся все чаще и чаще. То, что в вашей жизни это не случалось так давно, конечно, хорошо. Но то, в каком виде проблема вернулась, выглядит достаточно тревожно. Похоже, что вы утратили способность слышать свое тело и адекватно оценивать эмоции, которые испытываете. Как будто запретили себе жить и чувствовать. Понимаете? Вы так эффективно изолировали проблему, что даже перестали чувствовать приближение приступов – а ведь тело вас о них предупреждало. Клинически вы, насколько я могу судить, совершенно здоровы. Но лечить клептоманию отдельно невозможно. Для победы над ней нужно забраться глубоко в недра личности и устранить напряжение, которое вас терзает.

– Дмитрий Николаевич, я понимаю. Я помню все, что вы мне тогда объясняли. Но я правда не готова к такому лечению. Поймите, в моей жизни нет ни времени, ни других ресурсов на то, чтобы проходить длительную терапию. И кроме того, может быть, это даже важнее, меня устраивает моя жизнь. Я ее создала, она вполне сбалансирована, и она меня устраивает.

– Конечно, это ваше право. Но я обязан вам объяснить, что отказ от решения проблемы, с которой вы пришли, не конструктивен. Клептомания – только сигнал. Она говорит о том, что уровень стресса, с которым вы столкнулись, превышает способности вашей нервной системы. Речь идет не о том, что вас поймают на воровстве, хотя и это может случиться. Речь идет о том, что, если даже вас не поймают, вы все равно будете расплачиваться – возможно, даже в форме тяжелого соматического заболевания.

– Вы хотите меня напугать?

– Я хочу вам помочь. Вы говорите, что ваша жизнь сбалансирована, но при этом в ней нет ресурсов на то, чтобы вы позаботились о себе, о своей душе, о том, что может и должно принести вам облегчение. Вам самой это не кажется странным?

– Просто я живу реальной жизнью, Дмитрий Николаевич. Я работаю, у меня муж, сын, которых я содержу. Они на меня рассчитывают. А глубинная терапия, которую вы предлагаете, и сама по себе достаточно трудная и долгая штука, так и еще не понятно, какие результаты она даст. Я не готова разрушить все, что строила так долго.

– Тогда чего вы ждете от меня, Надя? – Борисов не менял тона, но Надя почуяла укол раскаяния: зачем она вообще пришла, он ведь все ей объяснил еще тогда.