а распространение дезинформации – между прочим, одна из форм ведения войны. Именно поэтому правительство внесло поправки в указ о свободе печати.

– А что, если это правда?

Вальтер возвращается к письменному столу.

– Мне надо работать, – говорит он, и Анна чувствует, как что-то екнуло в груди. Ссориться с отцом не хочется.

– Прости за глупость.

– Ничего страшного, – бормочет отец, отводя взгляд. – Ты молода, и не твоя вина, что не знаешь, как устроен мир.

Анна остается стоять посреди кабинета, пока отец перелистывает страницы записной книжки. Она жалеет, что стала его расспрашивать, и очень хотела бы забрать свои слова обратно. Молчание сумерками повисает между ними, и Анна отчаянно старается придумать, как ей вернуть внимание отца.

– К нам на ужин собирается семья Рунстрём, – говорит она в конце концов и видит, как озаряется его лицо.

– Да, мать говорила. К их визиту тебе пошьют платье, правильно?

– Точно, – кивает Анна.

– Прекрасная идея. Аксель – хороший человек, он понимает все сложности мироустройства. – Вальтер поднимает глаза и смотрит на нее. – Я знаю, что найти свой путь в молодости бывает непросто, но не забывай, что у тебя есть мы с матерью, и наша задача – помочь тебе определиться. Мы желаем тебе только добра.

– Знаю.

– Хорошо, – отвечает он. – Все наладится, вот увидишь. Война скоро закончится, и жизнь вернется в нормальное русло. Но Анна, пока этого не произошло, я хочу кое о чем тебя попросить.

– Да, конечно.

– Будь осторожна. Не всем людям можно доверять.

Когда отец вновь садится за письменный стол, стул покачивается под его тяжестью. Он поднимает трубку телефона, и Анна понимает, что разговор окончен. В течение нескольких секунд девушке кажется, будто она прилипла к полу. Ей так много надо рассказать отцу, так на многое хочется открыть ему глаза: он ведь совсем не знает, что она за человек; отцу невдомек, что дочь способна понять и понимает значительно больше, чем ему кажется. Но как только Вальтер сует палец в диск телефонного аппарата и начинает вращать его, Анна покидает отцовский кабинет и спешит в свою спальню. Родители всегда старались ограничить ее доступ к новостям, да и друзья, за исключением периода, когда разразилась война, особенно не стремились обсуждать то, что происходило в мире. Сив начала было собирать средства в пользу детей из охваченной войной Финляндии, увидев однажды на Центральном вокзале Стокгольма целый поезд с младенцами, у которых на шее висели записки с адресами, но потом осознала трудоемкость этого дела и завершила проект. Когда Анна пыталась расспрашивать взрослых из своего окружения о том, что происходит вокруг – будь то немецкое вторжение, осада Сталинграда или бои в Северной Африке, – никто, казалось, не мог ответить ничего путного. Магистр Руслюнд – любимый преподаватель Анны, учивший ее латыни, – лишь коротко обозначил, что некомпетентен в вопросах внешней политики, а их домработница в Стокгольме – фрёкен Юнссон – залилась краской, воскликнув, что такие вопросы на кухне не обсуждаются.

Единственным источником информации, доступным Анне помимо газет, было радио. Оказываясь дома в одиночестве, она украдкой пробиралась через гостиную в салон и включала радиоприемник. Если повезет, успевала послушать программу «Эхо» или выпуск новостей информационного агентства «ТТ», пока не придет мать, и это помогало девушке в общих чертах быть в курсе военной кампании. Но о лагерях смерти она ничего не слышала.

Анна прикусывает губу. А вдруг Лýка ошибается? Быть может, он вовсе и не знает, что происходит в Германии, быть может, это лишь злонамеренные слухи, выдуманные, чтобы испортить Гитлеру репутацию? Хотя, с другой стороны, зачем ему выдумывать? Лýке нет резона лгать: в отличие от отца, ложь не принесет ему выгоду.

В горле нарастет ком, и Анна упрямо пытается сглотнуть его. Не хочется верить, что отец лжет. Может, его ввели в заблуждение? Или его компаньоны и не нацисты вовсе? И с Гитлером ничего общего не имеют? А как иначе? Получается, отец осознанно ведет бизнес с людьми, которые убивают и мучают других?

Внезапно Анну обдает холодом. Будто ледяной ветер промчался мимо, заморозив ее. Она ежится и ускоряет шаг. Скорее всего, Лýка не прав. Неужели он не понимает, в какое неловкое положение ставит ее, рассказывая неофициальные версии происходящего?

Подумав так, девушка начинает себя накручивать. Раз уж надо убедить родителей, что она готова нести ответственность за свои собственные решения, нельзя предстать в их глазах доверчивой и плохо осведомленной. При следующей встрече с Лýкой Анна не упустит случая сказать ему, чтобы держал свою пропаганду при себе.

Глава 11

Апрель 2007 года

Ребекка моментально просыпается от громкого хлопка. Не понимая, что происходит, резко садится в постели, роняя подушку на пол. Она спокойно проспала вторую ночь в доме бабушки, но теперь кто-то ужасающе шумит.

Раздается еще один хлопок. Ребекка протирает глаза. Звук похож на выстрел из винтовки. Кому, скажите на милость, могло понадобиться проснуться и стрелять без четверти пять утра?

Выстрелы не прекращаются, поэтому приходится подняться и выйти на крыльцо. На поле лежит густой туман – различимы только контуры деревьев и строений, но, когда раздается новый выстрел, становится ясно, что стреляют из-за хутора Герды.

Одевшись, Ребекка решительным шагом идет по гравийной дорожке. Арвида она находит в сарае. Несмотря на ранний час, он вовсю доит коров – громко жужжит доильный аппарат.

– Прошу прощения! – громко окликает она.

Сначала сосед ничего не замечает, но, увидев Ребекку, закатывает глаза.

– Что случилось?

– Это ты стрелял на поле несколько минут назад?

– А тебе какое дело?

Ребекка скрещивает руки:

– Ты меня разбудил.

– Жаль, конечно, но в деревне приходится рано вставать и много работать, а то разоришься.

– Я уверена, что работаю уж по крайней мере не меньше тебя.

– Кем работаешь-то? Каким-нибудь дизайнером интерьеров?

Ребекка с удивлением смотрит на него:

– Я работаю в одной из крупнейших аудиторских компаний Швеции. И впервые за много лет взяла отпуск.

– Везет тебе. У меня ни разу не было отпуска.

Сжав руки в кулаки, чтобы не закричать, она почувствовала, как ногти впиваются в кожу. Ну почему он так сильно действует ей на нервы?

– Честно говоря, я считаю, что нельзя стрелять из оружия там, где живут люди.

Арвид жестом предлагает ей отойти в сторону, потом обходит корову, которая громко мычит, пока он закрепляет доильный аппарат.

– Вот так, хорошая моя, – говорит он, поглаживая корову по спине.

– Ты слышишь, что я говорю?

– Да, – отвечает Арвид. – Просто я пытаюсь понять, почему тебе именно со мной так хочется