Это относится только к людям своего круга, к пацанам, к близким с других улиц, к своим – на остальных, в принципе, было похуй. Кому-то из своих сказать и человеку, не имеющему отношения к нашему кругу, – это две большие разницы. Тут, подобно любым военизированным мужским объединениям, начиная от древней Спарты до самураев, определенный круг считает себя выше других за счет легендарно сложившегося доблестного образа, репутации.

1973 г.р. Андрей Борзихин (имя изменено)

Состоял в группировке «Хади Такташ»

На нашей стороне города слово пацана котировалось очень высоко. Если пропацанишь [39], то на нашей улице отшивали точно. Не было такого, что, не сдержав слово пацана, ты останешься пацаном. Не знаю, как на другой стороне города, но «жилковские», «грязевские», если слово пацана давали, держали его всегда. Другое дело, что этим словом никогда не раскидывались и давали его нечасто.

Был случай еще до нашей войны с «Перваками» в 1996–1997 году. У «Перваков» были братаны – так называли бибиковскую [40] молодежь, у них главшпан [41] был Братан. Мои ровесники – такая беспредельная была компания: сборище бывших «дружновских», «старогоровских», «мавлютовских», «камаевских» [42]. И был у них коммерс, который должен был нашему коммерсу, прилично так, тысяч двадцать долларов. Мы начали его напрягать.

Тут «Перваки» за него приезжают: «Да, он отдаст», потом опять мозги проебали по срокам [43], мы опять его прессовать начали. И вот однажды приезжаем на стрелу, их человек пятнадцать-двадцать, наверно, мы вчетвером на одной машине: я с В. и двое молодых пацанов. Начинается гул – мы заряжены, они заряжены, чуть до перестрелки не дошло.

И тут мне на ум приходит такое, я говорю: «Слышите, пацаны? Вы даете слово пацана, что такого-то числа он отдаст бабки?» Смотрю, они поначалу заменжевались. И тут выходит Братан и говорит – дословно: «Мы даем тебе слово первогоровских пацанов, что такого-то числа будут бабки». Я говорю: «Все, конфликт исчерпан, разъезжаемся». Чтобы ты понимал, они кидали всех налево-направо, у них был миллион случаев, когда они приезжали на стрелку, под стволы ставили пацанов, беспределили. Но слово пацана сдержали, бабки отдали.

1970 г.р. Роман Лебедев

Состоял в группировке «Тельмана Рабочий Квартал» в 1980-х, после армии работал в милиции

Криминальный журналист, сценарист

Главное, что объединяет казанский пацанский кодекс и блатные понятия, – и там и там нет пути назад. То есть ты можешь подниматься только на следующую ступеньку, но если ты хоть раз спустился на более низкую, тебе никогда не подняться. Если кого-то отшили, оплевали, обоссали, он никогда не вернется в «уважаемое» общество. То же самое на зоне. На зоне и в Казани никогда нельзя сдавать своих, хотя и те и другие, конечно, своих втихаря сдавали. Но тем не менее кодекс это запрещает.

И у тех, и у тех есть иерархическое подчинение. Конечно, оно разное, но там – воры в законе, а здесь – авторитеты. Там – смотрящий за камерой, здесь – смотрящий за возрастом. Разное отношение к женщинам, наркотикам, алкоголю, сигаретам, здоровому образу жизни.

Общак есть и там и там. Но формально в казанских группировках общак собирался, чтобы греть своих на зоне. А уголовный общак собирается и перекидывается на всех сидящих порядочных арестантов. Казанские группировки, насколько мне известно, точечно кормили сидящих. Казанская группировка никогда не говорила своим мальчикам: идите воруйте, грабьте.

В Казани не особо любили тех, кто сидел по статье за изнасилование, но и на зоне тоже. В Казани вообще в мое время, если кто-то узнал, что девушка сделала своему парню минет, всё, ее в – ебучки [44]. А на зоне было не так.

В 1980-х взрослых вообще не трогали. Пацан с армии пришел – всё. Он даже не отшивается. По факту он навсегда остается членом группировки, своим, но ему не надо никуда ходить. Не надо деньги сдавать, ничего не надо. Он просто свой, как бы честно отслужил группировке, и всё. Он свободен.

1972 г.р. Ольга Р.

Жительница Казани

Помнишь Сашку Дункеля такого? Он был с Авиастроя. Тогда еще японские штучки пошли, тамагочи. Он говорит: «Царевский, дай-ка поиграю». Царевский: «На». Поиграл такой и быстро отдает обратно: «На тебе твой тамагочи, он обосрался». Царевский: «Ну убери». А Дункель: «Я потом как пацанам буду объяснять, что я за игрушкой говно убирал?» Пропитано все этим было.

1973 г.р. Михаил С. (имя изменено)

Участник группировки «Хади Такташ» с 1980-х

Доходило до маразма: на машину сигнализацию нельзя было ставить, потому что, когда она срабатывает, менты приезжают. Не говоря уже про квартирную сигнализацию: чтобы ее установить, ты с ментами договор заключаешь. Значит, опять не по понятиям. Можно было зацепиться за это и раскачать так, как надо.

1968 г.р. Дмитрий

Стоял у истоков группировки «Аделька»

Предприниматель, протестант

Мы крадунов и этих синих, обколотых молодых людей [45] – мы их не уважали. Не уважали за то, что они не могут себя вести в обществе, за то, что они хамы и через слово мат. Мы были уже другие люди, понимаете? Мы хотя еще пока были бандиты-рэкетмены, но уже были готовы легализоваться. Легализация была следующим звеном в логической цепочке. Ну это в начале девяностых пошла такая тема – легализовываться.

1981 г.р. Марат Т. (имя изменено)

Состоял в группировке в 1995–1999 годах

Бизнесмен

Понятия всегда гибкие были. Если они соответствуют чисто моим интересам, то я пру до конца, если интересам улицы и где-то надо уступить и подвинуться, я запросто в интересах коллектива дам заднюю, потому что перспектива другая для ребят. Понятия менялись в угоду времени, в угоду движениям. Те же старшие, которые изначально не были коммерсами, к концу 1990-х легализовались. Все стали какими-то директорами, учредителями.

1980 г.р. Булат Безгодов

Состоял в группировке в 1993–2006 годах

Писатель, автор романа «Влюбленные в Бога»

Понятия – это просто вывеска, за которой ничего не стоит. Если вы кому-то будете рассказывать о них, они, может, и схавают, но я хочу сказать, что нет никаких понятий. В 1980-х были какие-то правила, например, можешь с девушкой спокойно пройтись. В 1990-х у нас в группировке хоть ты с мамой будешь, бить все равно будут; если война какая-нибудь, тебя никто не защитит – папа,