Его работа не вступала в противоречие с моралью. Ему нравилось все, что делает, он всем и всегда был доволен. Олив же была в постоянных сомнениях и в раздрае между собственными желаниями и правилами общества. По сравнению с ней, он чувствовал себя цельной личностью.

Наконец они добрались до вершины и вернулись в дом.

- Сегодня ночью ты будешь спать в моей постели. Теперь я должен присматривать за тобой. Тебе некого винить, кроме себя.

Он пошел в ванную и натянул спортивные штаны только из уважения к тому факту, что ляжет с ней в постель. Олив стояла там, в его спальне, выражение ее лица казалось довольно странным. Он решил обо всем подумать потом и обнял за талию, поднимая ее и увлекая за собой в постель.

- Но это все равно тюремная камера, - прошептала Олив.

- Меня не очень беспокоит твой протест.

Они лежали там в темноте, ее мягкое тело прижималось к нему, и желание распалялось в нем все интенсивнее.

Гуннар должен ненавидеть ее, эту женщину, за то, что она перевернула его хорошо налаженную жизнь. Он не планировал жениться, и тем более на Олив. Особенно после того, что она сделала. И все же он желал ее. И с этим ничего нельзя было поделать. Это просто было.

Утром раздался телефонный звонок: Гуннар узнал, что ребенок его. И он знал, что теперь они с Олив обязательно будут вместе. Пути назад просто не было.

Глава 12

Окутанная теплом, Олив спала крепко, без сновидений. А когда проснулась, в комнате ярко светило солнце. Она не могла понять, где находится, но внезапно все вспомнила. Она была в комнате Гуннара, в его красивом и уютном доме.

Потому что прошлой ночью она пыталась убежать и чуть не замерзла до смерти, а потом он потащил ее к горячим источникам, раздел и усадил в воду. Слишком много раз она теряла сознание в присутствии этого мужчины. Она начинала чувствовать себя такой слабой, какой никогда не была. Она должна была быть сильнее.

Олив помнила, что сказала ему прошлой ночью. Это было самое печальное признание, которое она могла придумать: она, по сути, человек-тень. Олив никогда раньше не формулировала эти вещи вслух и толком не могла объяснить, почему сделала это сейчас.

Эти последние несколько дней, которые она провела в доме Гуннара, стали единственным настоящим островком спокойствия, который у нее был за многие годы. И это было, по сути, похищение. У Олив даже возникло ощущение, что она в отпуске.

Она перевернулась на спину. И тогда вспомнила, что он спал, держа ее в своих объятиях всю ночь. Но теперь он был на ногах.

Олив покраснела, вспомнив события прошлой ночи. Она все еще не привыкла к таким нежным и трепетным проявлениям чувств. Она покраснела еще больше, подумав о горячих источниках. О том, как его твердое, жаркое тело прижималось к ее телу.

Олив казались странными ее собственные мысли: она чуть не замерзла, а все равно думала о том, насколько сексуален Гуннар. Она встала с кровати и направилась в гостиную. Он стоял там, скрестив руки на своей широкой груди, одетый в черный свитер и черные брюки, и этот наряд выглядел так, словно едва мог вместить его мускулы. Олив обожала такой стиль, но вот Гуннару он всегда не нравился.

- Пришли результаты теста. Я отец нашего будущего малыша.

- Я уже знала это, Гуннар. Я думаю, ты тоже. Но почему ты так настойчиво хочешь заполучить меня?

Мгновение он ничего не говорил, его глаза стали холодными.

- Ты знаешь, я переехал жить к своему отцу, когда мне было двенадцать лет. Конечно, ты могла думать, что я всегда жил с ним. Но нет. До двенадцати лет меня воспитывали бабушка и дедушка по материнской линии. Когда я вырос, захотел жить со своим отцом. Он посылал мне письма время от времени. И я боготворил его. Я посмотрел его фотографии в Интернете. Я думал, что он великолепен. Именно таким человеком я хотел быть, когда вырасту. Я желал встретиться с ним больше всего на свете. Я мечтал жить с ним. И когда мне было двенадцать, исполнил свое желание. Я до сих пор помню этот трепет. Он прилетел на вертолете, был одет в костюм и выглядел точно так же, как на фотографиях. Он отвез меня в Лондон. Я никогда не видел города. Это было невероятно. Мне не потребовалось много времени, чтобы понять, что он не был тем человеком, каким я его представлял. Дома всегда были разные женщины. Им платили за то, чтобы они были там. Или, возможно, ими манипулировали. Позже я узнал, что он общался с печально известным человеком, который «прославился» тем, что торговал женщинами. Я всегда буду задаваться вопросом, появлялись ли эти женщины там по собственной воле или нет. Конечно, я был мальчиком и не знал, что вообще происходит. Но я мог видеть, как он относился к ним, в его глазах всегда читалось презрение. Как будто эти женщины - мерзкие насекомые. - Гуннар вздохнул. - Когда я был мальчиком, знал только боль от того, что он сделал со мной. Он содержал мою комнату в спартанском стиле. Я скучал по своим игрушкам, какими бы скромными они ни были. Я промахнулся… Но он сказал, что у меня не может быть игрушек. Он сказал, что у меня не может быть друзей.

А в шестнадцать лет он съел ее праздничный кекс, и Олив сочла его злодеем. Когда он был мальчиком, у него была комната, в которой не было ничего хорошего и, вероятно, не было сладостей, судя по коллекции конфет. Кекс теперь означал что-то другое.

- Просто ужасно.

- А как было у тебя?

- Мой отец учил меня быть жесткой. Он научил меня побеждать любой ценой. Но у меня были игрушки. Отец действительно относился ко мне с вниманием.

- А мой отец думал, что побои научат меня жестокости. Видишь ли, Олив, я ошибся в нем. Мы окончательно поссорились, когда мне исполнилось восемнадцать. В доме жила девушка ненамного старше меня. Мой отец поднял на нее руку. Я избил его до полусмерти. И я ни о чем не жалею. Я вызвал полицию, но она не пожелала с ними разговаривать. Я пытался помочь ей, пытался заставить ее выйти из ситуации, в которой она оказалась, но она… Она