– А как же речь императора о капитуляции?

– О! Это другое. И это было сильнейшим стрессом для всего населения страны. Во-первых, услышать голос императора. Да, это случилось в 1945 году. Японцы испытали грандиозный шок. Признать свое поражение. Невероятно! Тогда многие сделали сеппуку. Страшный день для Японии. Сравнимый с самой бомбардировкой. Но мы уже с вами забежали вперед. Сегодня у нас Мэйдзи. Святилище и парк. Здесь, кстати, всегда прохладно, даже в самые жаркие дни. Еще раз для Эрика. Не темно. И свежо. Территория окруженного деревьями святилища является характерным примером уникальной японской храмовой архитектуры в традиционном нагаре-дзукури стиле. При строительстве использовался кипарис из Кисо. В саду представлены все разновидности деревьев и кустарников, которые произрастают в Японии.

– То есть здесь синто? А как не запутаться?

Светлана немного занервничала.

– Для вас самое простое отличие – это ворота. Тори. Если вы видите ворота, то это синто. И, кстати, заметьте, что рядом с воротами нет никаких ограждений. То есть вы можете пройти через ворота, а можете их обойти. Это тоже часть религии. Вы свободны. Никто никого ни к чему не принуждает. У человека всегда есть выбор. Собственный выбор. По какому пути ему идти. Еще обязательно обращайте внимание на статуи животных или каких-нибудь чудищ. Это могут быть львы или лисы. Их называют «сиси». Обычно они охраняют вход в храм. Правый – всегда с открытым ртом, левый – с закрытым. Что символизирует начало и конец. Или звук «ом».

– А вот эти бочонки?

– Это подношение богам. Я вам уже говорила. Они из разных стран. Там есть не только саке, но и вино. И виски.

– И никто их не пьет?

– Обязательно пьют.

Светлана снова забеспокоилась.

«Вот странная она, – подумала Лиза. – Рассказывает интересно, но только то, что сама считает нужным. Даже не хочется ей вопросов задавать, сразу себя каким-то дураком чувствуешь».

– Давайте еще вам рассказу, как нужно посылать богам просьбы. Это важно. Бросили монетку, дернули за веревочку, поклонились, два раза хлопнули в ладоши и опять поклонились. Важно все делать именно в этой последовательности.

– Я обязательно запутаюсь, – вздохнула Инесса.

Вадим

Вадиму было девятнадцать. Как этому мальчишке, который очень ему напомнил себя в молодости. Когда Вадим был маленьким, они обязательно ездили к морю. Мама считала, что солнце ребенку просто необходимо. Витамин «Д» невозможно потреблять только из рыбьего жира. Две недели на море, а потом к бабушке в деревню. После умерла бабушка, и деревня отпала сама собой. И бабушка умерла, и Вадим вырос. Институт меняет человека. Был мальчик, разом стал мужчина. И отдых предполагался уже мужским. Хотя две недели с мамой все же оставались неприкосновенными. Летом Вадим болтался в Москве, иногда ездил с друзьями в близлежащие палаточные городки. Мать отпускала с неохотой. И волновалась, и ревновала. А тут вдруг на работе предложили путевки.

– Вороново. Вадь, ты как?

– Да скукота…

– Там озера есть. Территория большая, лес. Библиотека опять же. Давай поедем. Ты же знаешь, у меня проект сложный, а тут все-таки смогу переключиться. Скорее всего, конечно, вот прямо так двадцать один день себе позволить не смогу, наверное, придется периодически в Москву мотаться. Ну вот такая у тебя мать непутевая, не обзавелась дачей. Думала, что деревни достаточно. А оказалось, нет. Ну прости, не могу я туда после смерти бабушки ездить.

– На могилу же ездим? – Вадим долго скучал по деревенским каникулам, потом привык. Но когда они раз в год ездили в Токму, он уже на подъезде радовался родному запаху, иначе одетым людям, попадавшимся по дороге, грязноватым грузовичкам, поднимающим вокруг себя столбы пыли. В голове всплывали ощущения утренней росы и надрывные петушиные крики. А еще звенящая тишина.

– То – другое. Ну что, рискнем? Тебе все равно диплом писать. Так уж лучше на свежем воздухе под березками.

Вадиму совершенно было плевать на воздух и березки. Воздух он не ощущал, березки особенно не видел, а вот Анну заметил сразу. Анна отдыхала в пансионате с мамой и шестилетним сыном. Частенько молодая женщина уходила с детской площадки и шла в тенистую беседку, где Вадим приспособился заниматься своим дипломом. Беседка, видимо, была оборудована для шахматистов: удобные столики, широкие лавочки. Как-то присела рядом.

– Не помешаем?

Вадька просто пожал плечами. Про себя подумал: естественно, помешаете. Но девушка молча пристроилась на краю скамейки и отвернулась, наблюдая за ребенком. Мальчик тихо бродил вокруг беседки, выискивая в траве шишки и занимательные камешки.

– Оздоравливаемся перед школой, – прокомментировала она.

– А море? Вроде же на море люди оздоравливаются?

– На море можно поехать на три недели, а здесь – и три месяца прожить.

– Так долго?

– Мужу положено.

Они не знакомились, но имели друг друга в виду. Кивали при встрече, иногда даже улыбались. Вадим присматривался к этой большой, но совершенно, как ему казалось, безразличной друг к другу семье.

Муж появлялся на выходных, сменяя тещу. Любопытно было наблюдать ту смену караула. Когда двое взрослых людей гордо проходили мимо друг друга с высоко поднятыми подбородками. Каждый считал, что другой ему обязан. Зять вывез тещу на целое лето в элитный дом отдыха, а теща была уверена, что гробится на непосильной работе по присмотру за его чадом. Вообще каждый в этой семье считал себя главным, а остальные должны были быть ему обязанными.

– Что бы вы без меня делали? Живу в прислугах, – слышалось от Ларисы Владимировны.

– Не забывайте, чей хлеб вы едите, – тихо, но так, что слышала вся детская площадка, шипел зять Олег Михайлович.

– Я еще чай пью.

– Заметьте, настоящий английский.

– Как я от вас устала, – вздыхала Анна. – Скорее бы в Москву.

Был еще один сценарий.

– Скорее бы вырос это чертенок. – И в этом семья была, к удивлению, единодушна.

Чертенок Левушка тоже периодически вставлял:

– По-моему, вы про меня забыли. Ну хоть кто-нибудь будет за мной следить?

При этом как раз за Левой все и все время следили. Это друг на друга они не смотрели, а вот на Леву постоянно. Но, видимо, Леве хотелось чего-то большего. Или чтобы с душой. Вот ведь маленький, а все понимал.

Все это ужасно забавляло Вадика. Это же бывают такие семьи, что все и все время друг от друга уставшие. У них в семье было совсем не так. Мать вечно на работе, вечно в своих лабораторных испытаниях, домой приходила всегда чуть живая, но всегда с горящими глазами. За ужином она обязательно подробно рассказывала сыну о результатах своих исследований. Собственно, она его химией и заразила. Он видел, как это интересно. Отца своего он помнил плохо и рано понял, что спрашивать – ранить мать. А ранить ее никак не хотелось. Он ее берег. Любил, восхищался, знал, что она друг. И даже тот самый пубертат в их семье прошел весело и без скандалов. Ну, напился пару раз так, что ребята волоком домой принесли, ну, застукала его мать курящим у соседнего подъезда… И что? Дело-то житейское. Вместо взбучки мать вспоминала свою разгульную юность: