– Я – против тебя, Лейф. Палочный бой, чтобы проверить, кто из нас лучший. Все еще хочешь сразиться? – требовательно спросила она. – Я слышала, ты блеснул в тренировочном зале. Пошли, хочу увидеть, каков ты в деле!

У меня упало сердце.

– Твой отец сказал, что это запрещено, – отозвался я, сожалея об уговоре, который заключил с ней прошлой ночью. – Меня могут вышвырнуть вон.

– Он только так говорит, но не посмеет этого сделать. Не беспокойся – даже если он узнает, я могу вертеть им как захочу.

– Ты уверена?

Я и вправду беспокоился, и для беспокойства имелись веские причины. Мечта о сражении на Арене 13 казалась куда ближе после первого дня тренировок, несмотря на трудную теорию, и рисковать этой мечтой я не хотел.

– Уверена так же, как в том, что я тебя побью…

Я сделал глубокий вдох. Ну откуда Тайрон узнает? Квин хорошо знакома с городом, и я могу у нее поучиться. Хотя характер у нее нелегкий, мне нравилось ее общество – в отличие от общества Палма. Кроме того, отказаться от вызова было нелегко, да и в глубине души я сам хотел сразиться и поставить Квин на место. Я знал, что смогу победить, и представлял, каким будет выражение ее лица, когда это случится.

– Как хочешь, – кивнул я. – Только у меня нет палки. Я отдал свои другу – не думал, что они снова мне пригодятся.

Питер был хорошим бойцом и моим близким приятелем. Я скучал по нему и по остальным парням, с которыми водился раньше: вряд ли я найду здесь таких же товарищей.

Лицо Квин смягчилось, и она с намеком на улыбку показала мне кожаный сверток.

– Сможешь выбрать палку отсюда, – сказала она. – Пойдем драться!

Вскоре мы снова шагали по городу. Убывающая луна на горизонте все еще была почти полной, очень большой и яркой.

Мы шли не в ту сторону, что прошлой ночью, и, когда я об этом сказал, Квин ответила, что мы отправляемся не в Колесо, а на бойню.

Дома уступили место путнице загонов для скота – большинство из них стояли пустыми. Темная громада бойни начала заполнять собой небо, скрывая луну, пожирая звезды. Из-за неодолимой вони навоза и пота животных я теперь дышал не через нос, а через рот.

– Наверняка для драки есть места и получше! – выговорил я.

Квин заметила мое отвращение.

– Внутри довольно светло, и в такое время там тихо, – объяснила она. – После наступления темноты это одно из самых безопасных мест в Джиндине. Там нас никто не потревожит, а если мы будем драться где-нибудь еще – привлечем к себе внимание.

Когда мы приблизились к бойне, я увидел нескольких рабочих в окровавленных фартуках, но они не окликнули нас, – вообще не обратили на нас внимания.

Когда мы шагнули внутрь, вонь крови и экскрементов усилилась, став почти невыносимой.

– Скот забивают там, – Квин показала на огромную дверь, открытую ночному небу.

По полу растеклись лужи крови, к стене были прислонены два громадных молота. Сверху свисала длинная цепь с острыми крюками, изгибаясь под углом в сорок пять градусов и исчезая в большой дыре в высоком потолке. Такая же цепь висела у дальней стены.

– Все происходит очень быстро, – объяснила Квин. – Один удар – и они мертвы. Пару секунд спустя туши подтягивают вон туда, перерезают глотки, а после цепь начинает двигаться, доставляя туши мясникам на следующем этаже. Но мы поднимемся еще выше. Здесь, внизу, никогда как следует не убирают, тут всегда все скользкое от крови.

Квин как будто наслаждалась, расписывая кровавые детали и по выражению моего лица видя, что мне это не нравится. Она собирается выбить меня из колеи и воспользоваться этим преимуществом?

К горлу подступила желчь, я с усилием сглотнул, борясь с тошнотой. Надеясь не опозорить себя рвотой, я последовал за Квин в дальний угол обширной комнаты, и мы начали подниматься по лестнице. Это было не так сложно, как карабкаться по куполу Колеса, но до самого верхнего этажа шагать пришлось долго.

– Здесь комната для костей, – сказала Квин. – К тому времени, как сюда поднимают туши, на них не остается ни клочка мяса. В больших чанах все мясо вываривается и превращается в пасту или суп – дешевую пищу для лаков.

В полумраке я увидел повсюду груды костей, громоздящиеся почти до потолка; некоторые кости были сухие и желтые, явно очень старые.

Запах смерти не был здесь так силен, и у меня перестало крутить в животе. Я шагал вслед за Квин между горами костей до тех пор, пока мы не добрались до дальнего угла, где сквозь большую дыру в высоком потолке пробивался широкий луч лунного света, достаточно яркого, чтобы ясно видеть все вокруг.

Квин показала на широкий деревянный желоб неподалеку:

– Кости отправляют на два этажа ниже, из некоторых после перемалывания делают клей, но большая часть идет на удобрения. Здесь ничего не пропадает зря.

Опустившись на колени, она развязала кожаный сверток, который принесла с собой, развернула его и предложила:

– Выбирай палку.

В свертке оказалось четыре палки, очень похожие на те, которыми мы пользовались в Майпосине. Чуть длиннее меча «триг», они утолщались к концу и были закруглены, чтобы уменьшить риск серьезного ранения. И все равно бой на палках – опасное дело; я знавал парня, который таким образом лишился глаза.

Я тоже опустился на колени, выбрал палку и подождал, пока выбор сделает Квин.

– Тот лак, которого ты сегодня уложил… – сказала она, встав напротив меня. – Довольно круто, что ты ухитрился проделать такое в свой первый день, но недостаточно круто. Я тоже уложила одного лака, но мой был настоящим, его готовили для арены, а твоему задали шаблоны только для тренировок, чтобы он двигался не спеша.

– Значит, тебя порезал тот симулакр? – спросил я, взглянув на шрам на ее лице.

Квин кивнула:

– Но оно того стоило. У мужчин, сражающихся на Арене 13, шрамы только на руках. Мой шрам лучше. Лак не попал мне в глаз потому, что я была для него слишком проворной.

Ее рассказ отличался от рассказа Палма – дескать, отец Квин появился как раз вовремя, чтобы ее спасти, – но она явно не хотела больше говорить о том происшествии.

– Пошли туда, – она махнула в сторону. – Там больше места и посветлее. Никто не поднимется сюда во время ночной вахты, чтобы нам помешать.

Прежде чем сделать первый шаг, Квин долго и пристально посмотрела на меня, и у меня заколотилось сердце.