Тома остался один, среди тех, у кого были какие-то дела или намечалась встреча. Дорогого ему человека здесь больше не было, и это читалось на его лице. Оно было не только грустным, но и встревоженным. Ведь он больше не мог заботиться о дочери.

Возвращаясь в дом престарелых, доктор просил всевозможных богов всех религий, которые только были ему известны, оберегать Эмму. Он вверял им ее жизнь, перебирая, словно бусины четок, имена сверхъестественных существ, с которыми познакомился во время своих поездок. Тома не знал, похоже ли это на молитву, но он еще никогда ни ради кого так не делал.

Шагая по пустеющим улицам, удаляясь от городской суеты, он вспоминал обо всем, что ему удалось пережить вместе со своей дочерью, которая все еще ни о чем не догадывалась. По большому счету Эмма была в том возрасте, когда родители уже не так плотно опекают детей. Это в младенчестве за ними нужен глаз да глаз, но начиная с подросткового возраста они все больше времени проводят вне дома. Если Тома был лишен счастья видеть детство Эммы, ему хотя бы выпал шанс наблюдать за ее жизнью сегодня.

Когда Тома вернулся в дом престарелых, все уже спали. Только Франсис еще смотрел вечерние программы по телевизору. Доктор сразу поднялся к себе. Ему надо было сделать еще кое-что важное, касающееся дочери.

Тщательно, словно хирург, готовящийся к операции, он вымыл и высушил руки, затем достал тетрадь, в которую записывал все, что ему удавалось узнать об Эмме. Он устроился за столом гостиной, отодвинув поднос с холодной едой. Из серой готовальни, принадлежавшей Селин, он взял ручку и принялся за работу.

Подобно натуралисту, посвятившему себя изучению неизвестного, только что открытого вида, он подробно описывал свои ежедневные наблюдения. Только данные и факты. Иногда писать приходилось много, иногда почти ничего. Так обычно бывает с дикими видами, живущими в своей естественной среде, где невозможно близко к ним подобраться. Доктор начал вести эту тетрадь в ту ночь, когда отвоевал сумку дочери. С тех пор он исписал уже тридцать страниц, обрисовывающих личность, вкусы и взгляды той, кого он изучал.

Эмма очень любит ананасовое мороженое. Эмма пьет чай без молока, но ждет, пока он остынет. Эмма – в отличие от своей подруги Зоры – не дергается под музыку, когда слушает ее в наушниках. Эмма обнимает Роме-на с еще большей страстью, когда не видела его больше двух дней. Эмма предпочитает мясо с кровью, но ест его редко. Эмма никогда не скрещивает ноги, когда сидит. Эмма получила назад свою сумку, которую тщательно переодетый Тома подбросил в сад Селин. Она снова пользуется своим мобильным телефоном: Тома позвонил ей из кафе, чтобы убедиться, что она не сменила номер. Когда в трубке раздался голос дочери, его охватил соблазн поговорить с ней – ведь по телефону Эмма не могла его узнать. Но не смог выдавить из себя ни звука. Она повесила трубку. Эмма ухитряется собирать волосы в пучок одной рукой, закрепляя их обычным карандашом. Эмма часто смеется, и не только над остроумными шутками. Эмма встречается с Роменом около года. Она моложе его. Они познакомились на двадцатилетии их общей подруги. Эмма ненавидит, когда люди опаздывают. У Эммы есть старший брат Валантен, рожденный в предыдущем браке ее отчима. Она отправляет ему около двух эсэмэс в неделю, в то время как подругам шлет десятки сообщений в день, а Ромену еще больше. Эмма не боится собак. Эмма мечтает поехать в Южную Америку, особенно в Бразилию. Эмма хотела бы, чтобы ее волосы были более гладкими, как у ее подруги Ноэми. Эмма любит носить шейный платок и вечно теребит его кончики. Эмма не любит смотреть фильмы с плохим концом, делая исключение только для самых лучших, но, по ее заверению, «шедевров с печальным концом почти не существует». Эмма может легко заплакать, если чем-то растрогана. Эмма отзывается о своих родителях с доброжелательностью, что не мешает ей подтрунивать над тем, как отчим сдувает пылинки со своей машины. Эмма утверждает, что хочет иметь детей числом от двух до пяти – в зависимости от того, с кем она это обсуждает. Но она никогда не говорила об этом с Роменом.

Когда Тома погружался в свои записи, ему казалось, что он проводит время с дочерью. Каждый раз, перечитывая свой странный сборник, он чувствовал себя лучше. Зато любая информация о месье Лаверне была словно пощечина. Эмма всегда так непринужденно рассказывает о нем. И всякий раз будто нож вонзается в сердце Тома. Несмотря на многочисленные наблюдения и выводы, ничто не указывало на то, что доктор занимал хоть какое-то место – пусть даже место злодея – в жизни своего ребенка. Тома принял это как данность и лишь задавался вопросом, сколько тетрадей ему придется исписать, прежде чем он сможет утверждать, что знает свою дочь.

Как ни парадоксально, доктор смирился с присутствием Ромена в жизни Эммы и даже проникся к нему определенной симпатией. Это, правда, не мешало ему вздрагивать всякий раз, когда парень слишком сильно прижимался к дочери. Перемены в отношении к молодому человеку объяснялись двумя причинами. Первая была чисто эгоистичной: когда Эмма проводила время с Роменом – в кинотеатре, в магазинах, на прогулке или в ресторане, – Тома мог дольше наблюдать за ней, а в компании молодого человека она проявляла самые трогательные стороны своей личности. Вторая причина коренилась всего в одной сцене, свидетелем которой был доктор. Однажды вечером, когда влюбленные возвращались домой пешком, поднялся свежий ветер, и Тома увидел, как Ромен снял свою куртку и нежно набросил на плечи Эммы. Доктору понравилось не только то, что он сделал, но и то, как он это сделал – просто, без пафоса, словно для него было обычным делом заботиться о других. Полин говорила, что мы распознаем в других чувства, которые испытываем сами. Тома счел этот поступок красивым, достойным мужчины, и его отношение к Ромену начало меняться.

Оба ломтика поджаренного хлеба выскочили из тостера одновременно. Полин подхватила их на лету, обжигая пальцы, подула на них и тут же начала намазывать маслом.

– Кому добавки?

Франсис поднял руку, Элен тоже. Доктор подошел к Полин:

– Почему все они только завтракают вместе, но не обедают?

– Не знаю. Спросите у них.

Тома повернулся к присутствующим:

– Такие завтраки очень приятны, вы не находите? Это хорошее начало дня!

Франсис поднял голову от своего бокала с кофе.

– Док, каждый раз, когда вы беседуете с нами наедине, вы великолепны, прямолинейны, говорите по существу…

– Спасибо, месье Ланзак.

– Но как только вы обращаетесь ко всем сразу, тут же становитесь похожи на неопытного гостиничного аниматора, оробевшего перед толпой идиотов-туристов. Разговаривайте с нами нормально, прошу вас.

В надежде на помощь Тома повернул голову к Полин, но увидел лишь ее трясущиеся от смеха плечи. Чтобы не встречаться с доктором взглядом, молодая женщина уткнулась глазами в свои тосты. Тома пришлось выпутываться самому.

– Благодарю за это тонкое замечание, Полковник. Прошу прощения за свой аниматорский тон, но вы же сами периодически перебиваете меня восклицаниями вроде «еж вашу медь» и «еж вашу брошь».