— Похоже, уже добегалась.

И в это время в двух шагах от меня открылась дверь.

— Девушка, — раздался женский старческий голос. — Идите сюда. Я давно наблюдаю за вами из окна. Мне, знаете ли, все равно скучно…

Я почти внесла старушку в подъезд. Сработал автоматический замок. Мы были в безопасности.

— Шесть ступенек и дверь налево, — проронила бесстрашная бабуля, держась за мою руку и поднимаясь на первый этаж.

В подъезде было темно, свет горел только на втором этаже или даже выше.

Уже в квартире, пока старушка запирала двери, я прошла на кухню, окна которой выходили во двор. Да, это был прекрасный наблюдательный пункт. Почти что экран приключенческого фильма. Свет был погашен, и двор, несмотря на темноту, просматривался до мельчайших деталей. Присутствовал лишь естественный источник света: яркая луна, висевшая над домами.

— Я так думаю, что, если бы я не открыла дверь, вас убили бы. Я слышала столько выстрелов. Кто эти люди? Что им надо было от вас?

— Я и сама не знаю. По-моему, они меня с кем-то спутали. Вас как зовут, бабушка?

— Елизаветой Петровной. А тебя, деточка?

— А у вас случайно в доме бензина не найдется?

— А что, у вас руки в краске?

Разговор происходил в темном коридоре. Мы даже не видели друг друга.

— Да, я вся в краске. Так есть?

— Да. Целых два литра. Мне сосед отлил. Я к ремонту готовлюсь.

Она не спеша пошла в сторону ванной или кладовой. Я — за ней. Увидев в ее руках что-то большое, очевидно двухлитровую пластиковую бутылку из-под фанты, я почти вырвала ее из рук старушки.

— Вы извините, но мне придется воспользоваться вашим окном.

С этими словами я, словно ураган, ворвалась в комнату, где тоже не горел свет, зато она вся переливалась янтарными бликами от городских фонарей. Открыла окно, благо, что находилась я на первом этаже, забралась на подоконник и, увидев стоящие друг за дружкой белую «Ауди» и вишневую «Вольво», спрыгнула на землю.

— Это куда же ты?

— Бабуля, закрывай скорее окно и ложись на пол. Сейчас будет фейерверк.

Я пробежала квартал, остановилась сначала у белой машины, затем у вишневой. Как раз по литру бензина на каждую. Чиркнула зажигалкой один раз, затем второй. И со всех ног помчалась подальше от разгорающегося огня. Потом бросилась на землю: раздался оглушительный взрыв, вся улица осветилась ослепительным желто-белым светом. Затем взорвалась вторая машина. Фейерверк удался. Я подняла от асфальта голову и оглянулась. К гигантскому костру бежали, сильно прихрамывая, двое. Жаль, что их не отбросило взрывной волной.

Я быстро достала из сумочки носовой платок, зеркальце, протерла лицо, лоб, расчесала волосы руками — на войне как на войне — и даже подкрасила губы.

Остановила такси и назвала свой адрес.

И только заперев за собой двери, я почувствовала, как же я устала.

Но прежде чем заснуть, мне необходимо было сделать все для того, чтобы восстановить силы.

Во-первых, я наполнила ванну водой и плеснула туда полпузырька ароматического масла, снимающего стресс. Что-то персиково-ванильное, от чего поднимается жизненный тонус.

Полежав в этом душистом сиропе и хорошенько стерев с себя въевшийся больничный запах, я, завернувшись в белый махровый халат, достала из аптечки все необходимое для перевязки. Смазав лоб йодом и заклеив особенно глубокие ссадины пластырем, я направилась на кухню.

В морозилке я обнаружила замороженную насмерть маленькую утку. Как могла привела ее в чувство, то есть помыла и смазала маслом, сунула в микроволновку. Пока она готовилась, открыла баночки с майонезом, огурчиками и маринованными грибами.

Вот только хлеба не было. Подумав про хлеб, я сразу же представила себе вывеску с крупными буквами «ХЛЕБ». Да, прав был Влад. Это первое, что лезет в голову.

Я позвонила ему. Он, конечно же, спал. Я слышала, как выругалась его жена. Разумеется, всякому терпению когда-нибудь приходит конец.

— Слушай, это уже третий звонок за ночь.

— И это была я? Все три раза?

— Нет. Первый раз мне позвонил один приятель и сказал, что к нему на стоянку пригнали разбитую машину с какими-то знаками. Я тебе не назову этого человека, но он очень хорошо тебя знает. Мы с ним уже решили, что тебе конец. Пока я не позвонил в диспетчерскую «Скорой помощи» и не узнал по своим каналам, куда тебя отвезли. Неужели ты живая? Климов… Тьфу, проговорился.

— А откуда у Климова стоянка?

— Ну, не его это стоянка, а его друга, какая разница. Так вот, Климов сказал, что после такой аварии водителя, как правило, из машины по кусочкам пинцетом достают. Слушай, а может, это вовсе и не ты, а твой дух?

Опять вмешалась жена и снова назвала вещи своими именами.

— А второй звонок?

— Сорвался. Не успели сказать. Слушай, ты же просила узнать… Убийств в таких местах, о каких мы с тобой говорили, не было больше десяти лет. Были самоубийства. Вены вскрывали в теплой ванне, передозировка наркотиков… А убийств, да чтоб с такой кровью, — не было. А что у тебя нового?

— По телефону не могу. Но день выдался тяжелый. Спасибо, Влад. Я перезвоню тебе утром на работу и кое-что расскажу.

— А потом опять исчезнешь?

— Привет жене. — Я повесила трубку. Мои глаза слипались.

Наутро мне было стыдно некоторых моих поступков. И черт меня дернул потащиться в немецкое представительство. Изображала там из себя дуру, аж самой тошно стало. А в результате?

Чего я добивалась? Надеясь на то, что Вагнер знает Клауса и, следовательно, заинтересуется информацией о шифровке, я рассчитывала направить их по ложному следу. Ведь какой нормальный человек придет в иностранное представительство с подобным, явно бредовым заявлением? Если Клаус работает вместе с Вагнером, то навряд ли он расскажет Вагнеру о том, каким образом у него пропала шифровка. Он непременно постарается выставить себя в более приемлемом свете. Может быть, он и расскажет о существовании девушки, но какого рода отношения у него с ней, Вагнер так и не узнает. И тут вдруг заявляется молодая особа, называющая себя невестой Клауса, и говорит что-то о шифровке. Если Вагнер заодно с Клаусом или хотя бы в курсе каких-то темных его дел, то любая информация о шифровке должна подействовать на него, словно удар током.

И я поняла это, когда увидела его лицо. Создавалось впечатление, что он нарочно окаменел, чтобы не выдать своего волнения.

А если Вагнер работает с Клаусом, это может означать только одно: в городе проводится секретная операция. Им нужны какие-то сведения о наших заводах, которые на сегодняшний день буквально начинены ценнейшей научной информацией. Купив ее у какого-нибудь нищего инженера за бесценок, они смогут перепродать свою добычу за миллионы долларов.