— Ага… — спохватился тот, что постарше. — Они уже и так разбежались. Тот парень от чего лечился?

— От шизофрении, — ответил я, и меня охватило чувство бессилия. Что эти деревенские служители порядка могли знать о шизофрении? Что знали они о горах книг, посвященных шизофрении? Впрочем, а что такого особенного знал я? — Послушайте, он не опасен… — осторожно и со смущением посмотрел я на них, но полицейские продолжали курить. — Он не опасен. В принципе никто из них не опасен. Только вот… этот парень крепкий, так что надо быть с ним повнимательнее.

— Он очень добрый, — робко шагнула вперед мать Дамяна и так подперла свой локоть и подняла руку с сигаретой ко рту, что стала похожа на тихих, стеснительных пациенток женского отделения. Они курили именно так, кротко подпирая локоть правой руки левой, и в их пальцах дымилась вечная сигарета. Да, когда человек раздавлен, он становится похож на психа.

— Ага, конечно! — грубо и неприлично рассмеялся молодой полицейский. — Хороший мальчик, а возьмет, и всех нас порешит.

— Но у него даже ножа нет! — всхлипнула мать Дамяна и почувствовала, что на такую реплику еле-дует обидеться. — Как вы можете так говорить?! Он больной, а не убийца!

— Да, не надо его обижать! — деловито вмешался я. — Этот парень болен, ничего страшного не произошло.

Я сказал именно так, но в полумраке, который полз из влажных лесов и болот Курило[17], витала и сгущалась тревога. И мои слова успокоения остались висеть в воздухе.

— Что делать будем? — обронил полицейский постарше, как будто нашего предыдущего разговора вообще не было.

— Ну… Надо поехать к реке, к тому месту, где он вышел из воды. А куда он потом мог деться? — спросил я, и снова представил, как Дамян бродит вдоль реки, весь в скользких водорослях и ветках, как лесное чудовище, бродит во власти ужасных путаных мыслей об Апокалипсисе. Одинокий шизофреник на свободе. — Куда мог пойти такой… запутавшийся человек? — глупо усмехнулся я.

— Куда?! — немного подумал старший полицейский. — Гм… Главное, чтобы не на кладбище.

— Кладбище! — пискнула мать Дамяна, и обстановка сделалась совсем зловещей.

— Потому что его затопило… это почти болото теперь, твою мать… — опустил голову и втянул в себя дым полицейский. Эта мысль ему не понравилась.

— Значит, пойдем в ту сторону, начнем поиски оттуда, пока светло, пока еще что-то можно разглядеть, — сказал я и весь наполнился вязким ужасом.

Сумрак завладевал воздухом, и мы собирались пробраться на заболоченное кладбище зловещего Курило. Я почувствовал себя так, как будто у меня под ногами запузырилась земля.

— Я туда не пойду, — сказал полицейский помоложе. С другим и так все было ясно: он и не думал идти на кладбище, и вообще плевать ему было на всю эту историю. Это хорошо читалось в его облике — он курил и посмеивался. От смешков этого старого деревенского черта все казалось фарсом. Я — молодой, безумный врач в белом халате, мать — дрожащее воплощение Отчаяния, «Трабант» — с дверцами нараспашку и смешной сам по себе: все казалось безумным. Не хватало только, чтобы старый полицейский начал в голос смеяться: «Вы что, спятили?» А потом он с серьезным видом пойдет пить анисовую водку с серьезными людьми в серьезном, грязном курильском кабаке. Вместо того, чтобы заниматься такими сумасшедшими как Дамян и его мать. И как я.

Мы сели в полицейскую машину и поехали в сторону кладбища. Через десять минут я стоял на краю огромной, поблескивающей в полумраке лужи. Или, точнее, на краю мрачной рощицы из высоких кустов, надгробий, низких деревьев и бесконечного количества луж. Это были старые, затопленные могилы.

— Доктор, ты что, думаешь туда идти? — уже всерьез спросил полицейский.

— А как же иначе! — сказал я и сморщился. Мне не хотелось туда идти. Но, черт меня подери, я был мужчиной и врачом. И при этом заносчивым двадцативосьмилетним парнем.

— Ну, тогда мы тебя тут подождем! — равнодушно пробормотал старый полицейский.

— Ладно! Если что, буду звать на помощь.

Кладбище было маленьким, по площади — как школьный двор. Но мне оно казалось бесконечным с этими поблескивающими в полумраке лужами.

Я неуверенно тронулся и прошел мимо первых могил. В них лежали мужчины. В сгущающихся сумерках я смог разобрать два или три имени. Мне показалось, что всех умерших здесь звали Пырванами. Потом медленно и неуверенно я пустился бегом между могилами. Некоторые из них были похожи на маленькие озера с памятными плитами. Я побежал быстрее. От страха. Было очень страшно.

Я не знал, что именно я делаю и зачем. Искать вот так убежавшего Дамяна было бессмысленно. Потеряюсь сам — вот чего я добьюсь. Но нет! Я просто не имел права потеряться. Что-то заставляло меня чувствовать, что сейчас надо было делать то, что я делал. Именно это — переход через затопленное кладбище — должно было стать моей акцией по Спасению Сумасшедшего. Я был светом, как прожектор в ночи, и должен был вытащить сумасшедшего Дамяна из когтей мрака. Я чувствовал это именно так. И подобные мысли вызывали у меня дрожь. Мой поступок казался мне глупым и детским, но в то же время, величественным. И я бежал, шлепал по лужам-могилам, проваливался по колено в некоторые из них, бежал и скулил от страха и напряжения.

Через полчаса я добежал до конца болота-кладбища. Было совсем темно. Вдалеке, в ста метрах от ограды, я увидел оранжевый свет. Похоже на костер. И я побежал в ту сторону. Добежал, действительно, это был костер. Рядом с ним, на окраине зловещего кладбища, сидели двое детей не старше семи-восьми лет. Может, это были цыганята — я испытывал такой мистический ужас, что даже не смог их разглядеть. Они были чумазые, одетые в какое-то рванье и облепленные колючками и репейником. Дети не говорили, а задиристо и весело что-то друг другу рычали. Один их них обернулся ко мне. У него не было глаза.

— А вы не видели здесь такого взрослого… дяденьку? — скрипучий, как старая дверь, голос с трудом прорезался у меня из горла.

— Кого? — прокричал или прорычал одноглазый мальчишка.

— Неважно! — совсем бессильно обронил я. Окаменевшие ноги сами оторвались от земли и пустились наутек. Я летел белой пулей через лужи и заросли. Падал и по пояс увязал в озерах-могилах. Мой халат молнией мелькал в моих лихорадочно блестящих глазах. Даже не успев перевести дух, трижды провалившись и выскочив из грязных кладбищенских ям, я вырос перед матерью Дамяна и полицейскими. Тогда только перевел дух, немного успокоился и сказал:

— Дамяна нет, он, наверное, пошел по дороге в Софию.

— Хоть бы так и было! — смущенно обронил старый полицейский. Я был настолько грязным и страшным, что он не мог не чувствовать неловкости.

— Дай бог! — прошептала или всхлипнула женщина.

И мы — она и я — поехали на «Трабанте» обратно в больницу. Я собирался как-нибудь ее успокоить. Полицейские отправились искать Дамяна в более освещенных и цивилизованных местах. Наверняка в какой-нибудь кабак.