- Э, нет - существует множество более надежных способов рассорить две страны, здесь же мы имеем дело с неудачной попыткой закамуфлированного устранения. Поверьте, стили разведок различных стран я отличаю столь же безошибочно, как вы, герр профессор, отличите тибетскую письменность от любой другой.

- И у советской разведки есть свой почерк?

- Конечно, как же иначе? Ну, всего не расскажу, сами понимаете - профессиональная тайна, но один маленький секрет, позволяющий определить русского агента, выдать могу, - Гюбнер заговорщицки подмигнул Герману. - Угадайте, какое обстоятельство убедило меня, что вы не из НКВД? Нет-нет, не проверка бумаг, и не свидетельские показания попутчиков - это все ерунда, это подделывается и подстраивается. А вот то, что вы не поморщились, а проявили безразличие, когда я назвал вас шпионом - совсем не ерунда, это настоящее, не наигранное. Ваши агенты, а их, уж поверьте на слово, я повидал немало, обязательно морщатся при слове «шпион». Они, ведь, считают себя разведчиками, а не шпионами.

- Такая мелочь…

- Мелочи, знаете ли, губят чаще, чем крупные просчеты. Пендлтона тоже сгубила мелочь: он недооценил дилетанта, - Гюбнер в который раз почтительно поклонился Крыжановскому, после чего взглянул на часы. - Ого, сколько я у вас отнял времени своей болтовней! Но, герр профессор, прошу не обижаться, болтовню я начал лишь с одной целью - убедить вас впредь проявлять максимальную осторожность. Английская разведка - они, знаете ли, не болтают, они убивают! Они ни с кем не договариваются, а если и заключают договоры, то потом убивают все равно! Эти люди ни за что не оставят своей затеи, уж вы мне поверьте! Не вышло у одного, придет другой. Даже если моя тибетская версия ошибочна, все равно существует нечто такое, из-за чего на вас открыт сезон охоты. Гестапо, смею уверить, сделает все возможное, но… пример Линакера убеждает, что не всегда удается надежно присмотреть за человеком, когда на него положили глаз типы, подобные Пендлтону.

Гюбнер помог Крыжановскому надеть плащ и проводил в коридор. На прощание сказал с завистью:

- Не смею более задерживать - вас ждут.

Тут же Герману стала понятна причина зависти криминалдиректора. «Причина» эта, даром, что скромно сидела в уголке общей комнаты, все равно умудрялась находиться в центре внимания окружающих. Более того, не вызывало сомнений, что, пока указанная «причина» пребывает здесь, в полиции защиты, агенты международного шпионажа могут чувствовать себя в Берлине совершенно безнаказанно, поскольку ни о какой осмысленной работе полицейских чинов речи идти не может - они попросту будут пялиться в одну точку, позабыв о служебном долге.

Та, что с улыбкой поднялась навстречу Крыжановскому, безусловно, заслуживала подобного внимания. Высокая, стройная с копной светлых волос и лучистыми синими глазами, она, казалось, воплощала в себе саму мечту. Матильда, Фредерика и Амалия в одном лице, только почему-то одетая не в старинный кринолин, а в современный брючный костюм.

- Герр Крыжановский! Как хорошо, что все так удачно разъяснилось, - воскликнула девушка-мечта голосом, который вполне мог заставить любого мужчину признать грубоватый, в общем-то, немецкий язык самым мелодичным языком на планете. Говорила она быстро, отчего казалось, будто фразы волнами накатывают одна на другую. - Я - Ева Шмаймюллер, тибетолог, мы с вами коллеги. По поручению организационного комитета симпозиума должна была вас встретить, но, стыдно признаться, опоздала к прибытию поезда. Всего на пятнадцать минут, но и их хватило, чтоб эти полицейские грубияны завладели вами так, что не отнимешь. И моего отца, как назло, нет в Берлине, ато бы я показала этому идиоту Гюбнеру… Даже не знала, что предпринять, но, к счастью, все закончилось, и вас выпустили. Бедный, бедный герр профессор, представляю, каково вам после того, что случилось! Знаете, когда у меня неприятности, я всегда говорю себе: Ева, сейчас же прекрати думать об этом, не то лицо покроется морщинами, а это самая худшая неприятность из всех возможных. А дальше беру и занимаюсь чем-нибудь отвлеченным и обязательно приятным, а о плохом даже не вспоминаю и, главное, ни с кем не разговариваю о проблемах. Верите, в большинстве случаев - уже на следующий день - мир видится в розовом свете. Попробуйте сами, а то на вас лица нет! А Германия на самом деле более гостеприимная страна, чем может показаться на первый взгляд: надеюсь, у меня получится это доказать.

Герман сглотнул комок в горле, каковой, по ощущениям представлял собой ни что иное, как собравшееся выскочить из груди сердце, и молча кивнул.

- Пойдемте же, я отвезу вас в гостиницу, - красавица схватила профессора за руку и повлекла прочь столь энергично, что тот едва успел подхватить чемодан. Затхлый полицейский мирок проводил их тягостным многоголосым вздохом.

У крыльца присел, словно зверь перед прыжком, мощный «Хорьх»-кабриолет.

С неповторимым изяществом фройляйн Ева открыла дверцу, заняла водительское место и, лишь только Герман уселся рядом, машина рванула с места так, что пришлось придерживать рукой внезапно возжелавшую полета шляпу.

Советскую делегацию с Поезда дружбы разместили в «Адлоне» - одном из лучших отелей Берлина. Что касается Германа, то для него оказался зарезервирован номер «люкс», в котором некогда останавливался великий Чарли Чаплин.

Ева Шмаймюллер терпеливо дождалась в гостиной, пока профессор привел себя в порядок с дороги, а затем принялась, как и обещала, энергично доказывать немецкое гостеприимство - снова крепко схватив Германа за руку, потащила знакомить с достопримечательностями столицы Рейха.

Вначале они купили у уличного торговца птичий корм и покормили голубей возле Бранденбургских ворот, затем, вернувшись к машине, пулей помчались по бульвару Унтер ден Линден. У непривычного к столь стремительной езде Крыжановского аж дух захватило, и он украдкой стиснул пальцами ручку дверцы. Прекрасная же водительница, несясь, очертя голову, успевала еще рассказывать о стремительно мелькающих вокруг достопримечательностях. Из этого рассказа Герман ничего не запомнил, поскольку мечтал лишь о том, чтобы машина побыстрее остановилась. Когда, наконец, подкатили к величественному зданию Старого музея Фридриха-Вильгельма, как назвала его Ева, Герман вздохнул с облегчением и поспешил покинуть авто.

Фройляйн Шмаймюллер оказалась первоклассным экскурсоводом: она великолепно разбиралась в искусстве, архитектурных стилях и современной моде. Увы, перечисленное никогда не входило в сферу интересов советского гостя, когда же тот попытался перевести разговор на милую его сердцу тибетологию, оказалось, что красавица-немка мало в ней разбирается и еще меньше ею интересуется. Подобную странность девушка объяснила тем, что она - лишь ассистент на кафедре, да и вообще в Германии данное научное направление не очень-то богато специалистами. Крыжановский был поражен! Нет, он, конечно, знал, что немецкие коллеги звезд с неба не хватают, но столь плачевное состояние дел - это уж извините!

- А что же профессор Кон? - вспомнил он внезапно, - давно, правда, о нем ничего не слышал, но в начале тридцатых годов специалист был - не из худших.