— Ох, Господи! Вернулась! Вернулась, ягодка наша! — она мигом пролетела мимо Ольги в опочивальню Татьяны. Ольга за ней. Коса ее растрепалась от бега, ноги, влажные от росы, оставляли ее маленькие следы на деревянном полу.

Прислуга повыскакивала из флигеля, отведенного для нее. Убедившись, что Ольга вернулась, домашние перекрестились.

Наконец Ольга подошла вместе с Дуней к опочивальне Татьяны. Дуня, одновременно целуя Ольгу и тихо стуча в дверь, плакала от счастья.

— Войдите, — тихо раздался голос Татьяны.

До сего момента в груди Ольги теснилась ни с чем не сравнимая радость от того, что вернулась она живой и невредимой, а теперь, заслышав замогильный голос тетки, она не на шутку перепугалась.

Ольга схватила Дуню за руку и, отстранив ее от двери, спросила:

— Что с матушкой? — она давно уже так называла тетку.

— Так переживала она тяжко! И лекаря вызывали и священника, худо делалось на ночь, а потом вроде как отошла. Ну пойдем, пойдем же скореича! Вот радости-то будет!

Они тихо вошли и подошли к кровати Татьяны. Ольга примостилась за спиной Дуни.

— Татьяна Кузьминична, — тихо произнесла Дуня, — радость-то какая! Верталася наша ягодка, Оленька!

Ольга поняла, что с тетушкой действительно худо. Она сама подошла к кровати и, упав на колени перед Татьяной, стала целовать ее руку. Татьяна лишь посмотрела на нее и отвела взгляд.

— Матушка! Матушка, тут я, — слезы застилали ей глаза.

В ту ночь Татьяна Преонская-Кюри скончалась. После похорон тетушки Ольга переехала в город и, прожив там около полугода, решила вернуться до приезда Никиты в то самое поместье, в котором умерла Татьяна.

Но не только смерть тетушки заставила ее покинуть родной дом. Боялась она гнева Никиты, когда узнает он о том, что подарила Ольга кольцо незнакомцу лесному.

В палатах городских остались только слуги, с нетерпением ожидавшие молодого хозяина. Они так и не поняли, почему молодая хозяйка, оставив дом, уехала в поместье, сменив шикарные и богатые комнаты на помещичью усадьбу, а шумную и интересную для ее возраста жизнь — на тихое уединение у опушки леса.

— Может, подождем Никиту Антоновича? — вполголоса спрашивала у Ольги Дуня, когда та спешно собирала вещи.

— Нечего! Когда он должен был быть здесь? Крыжнова посылали с вестью о смерти тетушки, и что? До сей поры ни Крыжнов не явился, ни Никита! — в голосе молоденькой Ольги Андреевны Преонской слышались знакомые нотки ее покойной тетушки.

В предрассветной мгле, когда движение пешеходов и экипажей на улицах и лодок на Неве еще не началось, Ольга покинула Петербург.

Вослед ей слышались только мерные шаги и оклики караульщиков и десятских.

«Как будто в последний раз!» — подумала Ольга, вслушиваясь в эти привычные и незаметные доселе звуки родного города.

Степан вернулся домой из лесу под утро. Его молодая, на сносях, жена вся испереживалась, дожидаясь его.

— Ты где так долго пропадал? — Елена Воронкова уже год как вышла замуж за Степана, покинув монастырь, куда была отправлена после смерти бабушки.

Родителей у нее не было. По рассказам бабушки, Елена знала, что матери она лишилась незадолго до того, как ей исполнился ровно месяц, а отец ее был ранен и умер, когда малышке исполнилось полгода.

Девочка, еще будучи маленькой, умела завоевывать даже самые непокорные сердца. Она была ангельским ребенком. Со светлыми, вьющимися кольцами вокруг лица и черными, как у матери, глазами она напоминала восточную принцессу.

Когда после смерти бабушки ехала Елена с дьяком Варфоломеем в монастырь, повстречался им по дороге Степан и проводил их до монастыря. Увидев Елену однажды, забыть он ее не мог. Да и Елена, не знавшая до той поры мужчин, обратила на лесничего свое внимание.

Степан стал чаще появляться в окрестностях монастыря. Часто видел Елену, выходящую и входившую в монастырские ворота, и с каждым днем, приближавшем девушку к постригу, он все более убеждался в своей любви к ней.

Однажды, поймав ее у колодца, когда Елена пошла за водой, он напрямую спросил, согласна ли она стать его женой? Мать-настоятельница, игуменья Христина после знакомства со Степаном дала добро и сама благословила их на мир и согласие, так как родителей не было ни у Елены, ни у Степана.

Не сразу молодые привыкли друг к другу. И спали отдельно, и на глаза старались меньше друг другу попадать. Молодость. И научить-то некому их было. Жили одни в глухом лесу.

Сблизиться и понять, как они любят друг друга, им помог случай, когда Степан ушел поутру осмотреть капканы, а на их избенку напал медведь. Не вынесла бы этого ужаса Елена, кабы не вернулся обратно Степан. Забыл он дома кисет с табаком и решил забрать его. Только подошел, а тут такое. Застрелил он медведя и жену уберег. С тех пор стали они жить-поживать, а вскоре Елена уже понесла ребенка под сердцем. На радостях в тот день, когда объявила Елена мужу о ребенке, пригласили кузнеца Пахома, с которым был дружен лесничий, быть крестным у их дитя.

Елена молча наблюдала, как Степан разувался. Он еще не рассказал, где был всю ночь. Нет, Елена не ревновала. Она очень переживала за мужа. Его ведь тоже могли забрать на войну, и с кем тогда останется Елена, да еще с ребенком?

Волнение заставило ее присесть на лавку.

— Ну чего же ты молчишь, Степан? — Елена смотрела на него с тревогой.

— Да все хорошо, устал я. Восемь верст прошагал за ночь-то, — он уставшими и сонными глазами смотрел на жену и в который раз думал: «Я люблю тебя больше жизни и никому не дам в обиду». Это было для него, как молитва. Только вслух он этого никогда не произносил.

Елена перехватила его руку и посмотрела на колечко.

— Откуда?

Он устало вздохнул и рассказал жене о приобретении кольца. Тут при упоминании Пахома Елена быстро встала и начала перебирать посуду. Она не знала, как сказать мужу о трагической вести.

— Степан, — она теребила рушник, — был нынче Ярмол-цыган.

— Ну, неужель принес обещанное? — Степан сел к столу, и Елена стала поспешно накрывать. Тарелка с грохотом выпала из дрожащих рук Елены. Степан, отстранив ее, наклонился помочь собрать жене осколки. Она стояла и смотрела на мужа. Она понимала, как много значил для Степана человек, которой умер сегодня. Поэтому-то не могла собраться с силами и рассказать ему. Она присела рядом и взяла его за руку.

— Степан… — он отложил черепки. Дрожащие руки жены заставили его посмотреть на нее, — Степан, утром сего дня… Пахом… — она платком закрыла глаза и заплакала.

— Что? Что с Пахомом? Говори! — он тряс руку Елены. Потом, видно, вспомнив о беременности, обнял Елену и сказал:

— Вот и остались мы с тобою совсем одни, милая, — он опустил голову на плечо жены и заплакал. Долго сидели они и оплакивали своего единственного, ставшего им родным, человека.