— Думаю, для верности около часу. И, Мафей, прежде чем вы познакомитесь, пообещай мне две вещи.

— Не говорить никому? Конечно, что я, маленький, не понимаю? А еще что?

— Не заглядывать в него. Ты можешь увидеть там… лишнее.

— Я постараюсь, — вздохнул Мафей. — Я специально не буду заглядывать. Но иногда это видится само.

— Да, чуть не забыл. Рисунок-то покажи.

— Потом покажу. Я хочу нарисовать портрет твоего внутреннего голоса, а потом я тебе их оба отдам. Сравнишь.

— Портрет голоса? — засмеялся Кантор. — Это как?

— Как я его вижу.

— А ты его видишь?

— Конечно. Я вижу, что в тебе живут как бы два человека. Причем обычно они мирно уживаются, и спорить вы начинаете только, когда резко расходитесь во мнениях. А отличаетесь вы не очень сильно. Ты жестче и серьезнее, он человечнее и легкомысленнее, но в общем вы — один и тот же человек.

— Если ты так здорово все видишь, — не удержался Кантор, — скажи, что это за свет у твоего кузена-короля?

— Не знаю, — вздохнул Мафей. — Видеть-то я его вижу, но что это такое — не знаю.

— А Азиль не знает?

— А она его вообще не видит. Зато она видит сферу, которую остальные не видят за этим светом.

— Это ту самую, что по ее словам, погубит бедного короля, если он от нее не избавится?

— Да, она так говорит, — опечалился Мафей. — а Шеллар не согласен. Он говорит, что Азиль ошибается. Разве нимфа может ошибаться?

— Может, — пожал плечами Кантор. — Но не Шеллару об этом судить. Можно подумать, он лучше нее разбирается в ее видениях. Ладно, пойдем, а то наш товарищ сейчас доест все варенье и еще смоется…

— Куртку надень, — посоветовал Мафей. — Там, куда я вас отведу, прохладно.

— А куда ты нас отведешь?

— На смотровую площадку Центральной башни. Там никогда никто не бывает, и лестница на нее вообще закрыта. Я там часто сижу. Мне нравится. Высоко, красиво, никого нет…

— А нас никто не увидит?

— Меня же ни разу не увидели. Там зубцы есть, и за ними не видно. Да и высоко слишком.

— Ну, а теперь пора немного поразвлечься, — сказал Карлсон минуту спустя. — Давай побегаем по крышам и там уж сообразим, чем заняться.

А. Линдгрен

На вершине башни было действительно высоко, красиво и безлюдно. И еще довольно прохладно, поскольку солнце уже садилось и к ночи начало холодать. К счастью, ветра не было, а то бы они там замерзли в куртках.

— Я тебя слушаю, — с печальной покорностью в голосе сказал товарищ Пассионарио, взирая на роскошный закат. — Что от меня опять хочет Амарго? Это же он тебя прислал?

— Он, — честно признался Кантор. — Он хочет, чтобы вы вернулись. Не знаю, что у вас там за конфликт вышел…

— Да знаешь, — перебил его собеседник, не отрывая глаз от кроваво-красного солнца, утопающего в ярких облаках. — Наверняка он тебе сказал. И чего ради ты со мной на «вы»? Мы же одни. Когда ты сломал подставку от пюпитра на моей спине, ты таким почтением не страдал.

— Тогда ты был моим учеником, — усмехнулся Кантор. — И нагло слямзил у меня тему, не потрудившись даже переделать. А сейчас ты вроде как мой начальник.

— Вот именно — вроде как. Брось ты эти придворные церемонии. Можно подумать, ты действительно меня настолько уважаешь, чтобы обращаться ко мне на «вы».

— Ну, как хочешь, — не стал ломаться Кантор. — Амарго мне сказал в общих чертах, что у вас было, но это же не значит, что я теперь это знаю. Может, сам скажешь? Только скажи сразу, ты просто психанул или решил нас совсем бросить?

— Не знаю, — вздохнул непутевый лидер и опустил глаза. — Сначала просто психанул, а потом посидел, подумал… На кой оно мне надо? Мы это все уже проходили, только с другой партией. Ах, вы нужны отечеству, вы непременно должны править страной, без вас тут все пропадет… Вы так молоды и неопытны, но пусть вас это не смущает, мы не оставим вас, мы вам будем все рассказывать и подсказывать, как поступать… То есть, будешь, парень, сидеть на своем троне и кивать, как идиот, на все, что мы скажем. Тогда я еще был молодой и горячий, сразу всем в морды плюнул… и получил неприятностей на десять лет вперед. Но ни разу не пожалел. А сейчас вот думаю… Ведь опять на той же заднице сел. Опять пришло к тому же самому. Опять получается, я всем нужен до усрачки, без меня все рухнет, я не смею рисковать своей бесценной жизнью, поскольку она уже вроде и мне не принадлежит, а является народным достоянием… И еще оказывается, что я безответственный придурок, которому пару мышей нельзя доверить, не то что страну. То есть, опять-таки, поскольку я такой полный болван, добрый дядя Амарго будет мне рассказывать и показывать, а я должен кивать и соглашаться.

— И ты снова собрался всем в морду плюнуть?

— Не буду я никому в морду плевать, это дурной тон. Я просто больше не вернусь. Пропал и пропал. В гробу я видал это все. Да, я не способен руководить, я безответственный раздолбай, я бард да еще полуэльф к тому же, и мне нельзя доверять командовать людьми. Так и не надо, просил я об этом, что ли? Товарищ Амарго сам меня на это уговаривал, и долго уговаривал. А я парень покладистый, меня уговорить — раз плюнуть, вот и согласился сдуру. Теперь жалею. Надо ему наводить порядок — пусть сам садится на трон и сам правит.

Кантор вздохнул. Трудно уговаривать человека, когда знаешь, что он прав.

— А сам, без него, ты сможешь?

— Не смогу. Потому и не хочу. Зачем он мне нужен, этот пресловутый трон моих предков, если я смогу сидеть на нем только как декорация? Ты бы на моем месте что сделал?

— То же самое, — кивнул Кантор. — Но мать твою так, не через семь же лет!

— Полагаешь, теперь поздно?

— Если хочешь знать мое личное мнение, то никогда не поздно. Просто теперь это получится огромное свинство с твоей стороны. Не по отношению к Амарго лично, а по отношению ко всем, кто пришел под твои знамена, кто поверил тебе, кто готов умереть за твою улыбку. К нам, рядовым бойцам. Ты тут сидишь, варенье лопаешь, а там твоя личная охрана рыдает вот такими слезами. Втайне, чтобы никто не видел, потому что им запретили распространяться о том, что ты пропал. А что будет, когда узнают все? Ты что, не понимаешь, засранец, они ведь тебя любят! Они тебе верят! А ты тут всем улыбался семь лет, а теперь тебя вдруг заело самолюбие, и ты решил всех послать на фиг. Даже мне обидно, хотя я всегда относился к тебе более критично, чем остальные. Я все время вспоминал, как лупил тебя подставкой от пюпитра, и после этого мне было сложно воспринимать тебя всерьез… Но, собственно, чего я тебя уговариваю, мне этого не поручали. Сам не маленький. Даже для эльфа.

— А что тебе поручали в таком случае? — Пассионарио чуть усмехнулся и поднял глаза. — Еще раз сломать на мне подставку от пюпитра? Или… поработать по специальности?