Сидорович коротко спросил: «А зачем на трубу-то?» – «Чтобы стать смелым», – соврал я. Дедушка Петя усмехнулся и обронил: «Для этого на трубу – не обязательно». – «Я больше не буду, – пообещал я. – Спасибо вам, дедушка Петя!»

Дедушка Петя сказал правду. На трубу – не обязательно…

Я так и не совершил для Лены подвиг. Не стал ее рыцарем. На следующий день на пришкольном участке получил отменных люлей от Димы Титоренко. Не поел земляники. Ничего хорошего.

Но одно воспоминание не давало мне покоя. Это то, что я сам подтянулся на скобе… Я не мог четко сформулировать мысль, но интуитивно понимал, что есть в этом событии что-то очень важное. То, что оправдывает весь этот день и наполняет его смыслом. Я понял, что есть что-то, что позволяет совершить даже невозможное. Нужно только не думать о невозможности желаемого и очень-очень этого хотеть. Оставалось только научиться делать такие чудеса без Димы Титоренко. Хотя надо сказать, что я сейчас благодарен ему за то, что он сам, не желая того, преподносил мне отличные уроки. Был, так сказать, моим личным тренером. Дима, если ты читаешь сейчас этот текст, поверь, эти мои слова абсолютно искренни! Спасибо тебе! Во мне не осталось ни капли обиды! Я желаю счастья тебе и твоей семье. Ты – часть моего детства. Детства прекрасного и безвозвратно ушедшего.

Глава 8

Позор

Летели дни и месяцы. Промчался год, снова прошло лето, за ним ушла осень и растаяла зима, а в моей личной жизни ничего не менялось. Бабушка Рива все реже выходила на улицу, в папиной шевелюре завелась седина, но тогда я, конечно, ничего этого не замечал. Мой старший брат уехал учиться в университет, и я стал единовластным хозяином детской. Теперь Шура был взрослым человеком, студентом медицинского факультета… Я им гордился. А когда он однажды приехал с гитарой и исполнил беспримерно популярную в то время «Гулять так гулять!» Розенбаума, его авторитет в моих глазах взлетел до небывалых высот. Мало того, он показал мне три первых фундаментальных для любого дворового гитариста аккорда: Первый, Второй и Третий «блатные». Тут к авторитету и братской любви прибавилось практически обожание великого сенсея…

Но брат приезжал ненадолго. Теперь самое интересное для него было в другом, чужом, маняще-загадочном городе. Моя же жизнь, по большому счету, протекала без изменений. Как и прежде, я был первым учеником в классе, руководил пионерским отрядом, как и раньше, не мог овладеть искусством подтягивания на перекладине и все так же страдал от истязаний Димы Титоренко. Мои сверстники постепенно превращались из пацанов в юношей, вытягивались, перегоняя в росте девчонок, я же вверх рос медленно, зато в стороны все быстрее и быстрее.

Весной мне стукнуло четырнадцать. В эту чудесную пору, когда сердце сладко щемит от запаха новорожденной листвы, а куколки превращаются в бабочек, я превратился из самого толстого пионера в самого толстого комсомольца.

Мероприятие было обставлено очень серьезно, экзамен на знание комсомольского устава принимали в райкоме КПСС, поэтому я, как истинно верующий в дело коммунистической партии и обладающий отличной памятью мальчик, просто выучил сей документ наизусть, чем потряс как опытных комсомольцев, так и стоявших рядом новобранцев. Экзамен был сдан блестяще, и вскоре после испытательного срока я стал обладателем красной комсомольской книжечки, которая легла в шкаф рядом с папиным партбилетом. В этом шкафу вообще всегда хранилось все самое дорогое.

Вручение прошло пафосно. В актовом зале школы в присутствии членов школьной комсомольской организации, делегатов райкомов комсомола и партии нам, нескольким счастливцам – выдающимся пионерам дружины им. В. Дубинина, прикололи комсомольские значки и вложили в руки заветные удостоверения. Финалом церемонии, как бы печатью на ее титульном листе был стандартный пендель, данный мне втихаря Димой Титоренко, которого не пустили в комсомол, но впустили в актовый зал. Но это, если быть честным, не испортило моего настроения, поскольку было вещью вполне обыденной.

Пендель был вещью вполне обыденной, в отличие от другого случая, который, без преувеличения, изменил мою жизнь. Даже сейчас мерзкий холодок начинает подниматься по спине при воспоминаниях о том дне…

Это случилось в спортивном зале. Но сначала предыстория. Как вы уже знаете, со спортом отношения у меня были сложные. Из спортивных дисциплин мне неплохо давались только шахматы и плавание. Спортзалы же и стадионы я просто на дух не переносил. Ведь бегал я медленнее, прыгал ниже, а метал ближе всех остальных, не говоря уже о самом страшном – о турнике… Один его вид вызывал у меня тошноту. Поэтому, когда дело подходило к зачетам или экзаменам по физкультуре, я тут же тяжело заболевал. И мало того, что пропускал уроки во время болезни, мне еще давали справку об освобождении недели на две. Так что все экзамены по «физре» проходили без моего, по уважительной, конечно, причине, присутствия, а в ведомость мне ставили четверку за то, что по остальным предметам я был лучшим. Учителя физкультуры, конечно, возражали, но разве попрешь против всего педсовета и победителя районных олимпиад по литературе, биологии, истории, геометрии и другим неспортивным предметам…

Так вот, надо же было такому случиться, что в понедельник я не пришел в школу. Мне лечили зуб. И как раз в этот день объявили, что завтра у всех седьмых классов состоится объединенный урок физкультуры, потому что комиссия будет принимать нормы ГТО. Кто уже по причине завидной своей молодости не в курсе, что означает данная аббревиатура, это – «Готов к труду и обороне». А я, конечно, был совсем не готов…

Сдавать нормы ГТО! Ужас! Я-то не знал, что меня ждет! И как ни в чем не бывало пришел в школу, уверенный, что сегодня обычный урок физкультуры. Войдя в раздевалку и увидев там переодевающихся учеников параллельных классов, я заподозрил неладное. «А что будет?» – спросил я у Вити из класса «А», который носил кличку Рахит из-за удивительной своей худобы, если даже не сказать дистрофии. Обычно я старался не подходить к нему близко, дабы разительный контраст наших форм не подчеркивал моего, мягко скажем, рубенсовского телосложения, но сейчас он мог развеять мои дурные предчувствия или, наоборот, подтвердить их. Получилось именно наоборот. Услышав зловещее сочетание букв Г Т О, я тут же включил заднюю передачу и, шаркнув сумкой по оштукатуренной стене, спиной дал ходу к двери из раздевалки. Выйти не получилось. Моя попа наткнулась на подошву ботинка, который, естественно, был на ноге, а нога, как вы уже догадались,