Бери свои слова обратно. Делай, что хочешь, только разуверь Антона Ивановича.

Входят  Н а т а л ь я  П е т р о в н а  и  В е р х о в с к и й. Он, еще у порога, не видя Зверевых, обнимает Наталью Петровну. Она, глядя на Зверевых, отстраняет его.

В а с и л и й  М а к с и м о в и ч. Вот, разуверь!

Н а т а л ь я  П е т р о в н а. Не квартира, а бульвар… Вечно посторонние.

М а р и я  М и х а й л о в н а. Не волнуйтесь, мы ничего не видели. Сейчас посторонние уйдут, и на бульваре одни свои останутся. Пойдем, Вася!

Уходит вместе с  В а с и л и е м  М а к с и м о в и ч е м.

Н а т а л ь я  П е т р о в н а. Она дерзость сказала. Неужели не поняли? Свои — это вы, а бульвар — это я.

В е р х о в с к и й. Надо делать вид, что мы не поняли. Идите сюда. Посидите со мной!

Поцелуй.

Н а т а л ь я  П е т р о в н а. А вдруг увидят? (Открывает дверь в коридор, возвращается.) Испугалась. Я сумасшедшая? Со мной этого никогда не случалось… И вдруг — влюбилась, В кого влюбилась? Давайте, давайте рассмотрим… (Берет обеими руками голову Верховского.) Лоб большой, умный… Глаза пропускаю: никогда не нравились. Зато нос хороший, нос мой. Губы злые, скупые… у-у… Все равно — красивый. (Встает.) А вдруг этот Ильин вас убьет? Я читала; преступники сначала исправляются, и так до трех или четырех раз. Точно не помню… Какая-то научная статья…

В е р х о в с к и й. Такой статьи нет.

Быстро распахнув дверь, входит  С т р а х о в. Останавливается, всматривается.

Н а т а л ь я  П е т р о в н а. Антон, ты не помнишь, — я говорила, — до скольких раз в статье убивают?

С т р а х о в. Убивают всегда один раз.

Н а т а л ь я  П е т р о в н а (задумчиво). Нет, там выходило как-то больше. (Верховскому.) Да, я должна вам отдать книги.

Отходят с Верховским к столу.

В е р х о в с к и й (тихо). Если он уйдет, я вернусь.

Н а т а л ь я  П е т р о в н а (передавая книги). Синяя мне понравилась, а желтая — нет.

В е р х о в с к и й. Я буду носить только синие. До свидания. (Уходит.)

Н а т а л ь я  П е т р о в н а. Антон, я прошу, я требую оградить меня от оскорблений. Мария Михайловна сказала мне что-то гадкое, я не поняла. И пускай Верховский к нам больше не приходит.

С т р а х о в. Чем же она тебя оскорбила?

Н а т а л ь я  П е т р о в н а. Не знаю, не знаю. Пускай Верховский больше не приходит.

С т р а х о в. Но если Мария Михайловна сказала вздор, зачем же гнать человека?

Н а т а л ь я  П е т р о в н а. Все равно, а книги я могу брать и у тебя. Конечно! Дай мне сейчас. Только хорошую.

С т р а х о в. Я вчера перечитывал «Чайку». Хочешь?

Н а т а л ь я  П е т р о в н а. «Чайку»? Это там птицу убили? Нет, я не люблю, когда животных мучают. Нет ли книги, чтобы было классическое и можно читать?

С т р а х о в. И классическое и можно читать. Сейчас подыщем. Вот посмотри. (Передает ей книгу.)

Н а т а л ь я  П е т р о в н а. А ты опять куда-то собираешься?

С т р а х о в. Ильина я не застал. Поймаю его, потом надо с Любой поговорить.

Н а т а л ь я  П е т р о в н а. Почему они со всеми делами бегут к тебе?

С т р а х о в. Потому что я их дела считаю своими делами. И ученики это знают. Видишь ли, теперь нельзя, да и неинтересно преподавать свой предмет «от сих до сих», А занятия по литературе ограничить школьными занятиями просто невозможно. Я с учениками о многом говорю — вот отсюда и дружба. И, ты знаешь, помогая школьникам, я сам становлюсь сильнее, увереннее. Да-да, мы друг другу нужны. Куда же Ильин убежал? (Уходит.)

Н а т а л ь я  П е т р о в н а. Антон! Антон! Ушел… Ах, я опять для него галстук купить позабыла… (Ложится на кушетку, берет книгу, оставленную Страховым, читает.) «Флобер. Госпожа Бовари». Ну ладно, надо же иногда почитать. (Читает.) «Мы сидели в классе»… Опять про школу!.. «Когда вошел директор в сопровождении новичка, одетого в городское платье, и классного сторожа, несшего большой пюпитр, кто спал, проснулся». А вот мне спать захотелось!

Осторожно входит  В е р х о в с к и й.

Н а т а л ь я  П е т р о в н а. Вы его не встретили?

В е р х о в с к и й. Видел, как он выходил. (Садится на диван рядом с Натальей Петровной и обнимает ее.)

Дверь открывается, появляется  В а с и л и й  М а к с и м о в и ч. Незамеченный, он доходит до середины комнаты, берет нож и стучит по графину.

Любовники отпрянули друг от друга.

В а с и л и й  М а к с и м о в и ч. Внимание! Я понимаю: в чужую нравственность входить нельзя…

В е р х о в с к и й. А в чужую комнату можно?

В а с и л и й  М а к с и м о в и ч. В чужую — пустяки, а вот если бы Антон Иванович в свою вошел? Я не о вас забочусь, мне его жаль. Ну, она прирожденная женщина, но вы — учитель. Это непедагогично.

В е р х о в с к и й. Довольно! (Наталье Петровне.) Я позвоню. (Уходит.)

Н а т а л ь я  П е т р о в н а. Что вам еще надо?

В а с и л и й  М а к с и м о в и ч. Я требую, чтобы вы хотя бы дверь запирали.

Н а т а л ь я  П е т р о в н а. Вы требуете? Это шантаж? Хорошо. Говорите Антону.

В а с и л и й  М а к с и м о в и ч. Наоборот, я скрыть хочу.

Н а т а л ь я  П е т р о в н а. Доносите мужу, я не боюсь…

В а с и л и й  М а к с и м о в и ч. Ох, не способен… Я, я боюсь… За Антона Ивановича боюсь…

Н а т а л ь я  П е т р о в н а. Не хочу говорить с шантажистом.

В а с и л и й  М а к с и м о в и ч. А вот я должен говорить с… с вами.

Н а т а л ь я  П е т р о в н а (убегая). Не буду!

В а с и л и й  М а к с и м о в и ч (уходя за Натальей Петровной в комнату). Нет, будете!

В течение секунд десяти из соседней комнаты слышны голоса Натальи Петровны и Василия Максимовича. Спор наконец стихает. В другую дверь, пятясь, входит  М а р и я  М и х а й л о в н а, за ней — С т р а х о в.

М а р и я  М и х а й л о в н а. Если вы что забыли, Антон Иванович, я подам. С дороги возвращаться — плохая примета.

С т р а х о в. Где Наталья Петровна? (Указывает на дверь спальни.) Она там? У нее кто-нибудь есть?

М а р и я  М и х а й л о в н а. Явственно не заметила. Кажется, Верховский Павел Николаевич зашли.

С т р а х о в. Туда? (Идет к двери.)

М а р и я  М и х а й л о в н а (загораживает дорогу). Ну что же? Сначала здесь разговаривали, а по какому-нибудь делу в спальню пошли.

Страхов бросается к двери.

Антон Иванович, остановитесь! Чего же не видали там? Я лучше сама, в скважинку… Истинную правду скажу, не укрою. (Бежит к двери.) И куда Василия Максимович провалился? (Нагибается к скважине.) Вижу я плохо… (Кашляет, желая предупредить.)

С т р а х о в. Кто там?

М а р и я  М и х а й л о в н а. Мужчина.

С т р а х о в. Какого роста? В сером пиджаке?

М а р и я  М и х а й л о в н а. Роста подходящего, только без пиджака.

С т р а х о в. Без пиджака?

М а р и я  М и х а й л о в н а (подходя к Страхову). Антон Иванович, крепитесь. Теперь не только женатым, а и холостым изменяют. Ваше положение еще хорошее.

Дверь спальни отворяется. По-видимому, примиренные, выходят  Н а т а л ь я  П е т р о в н а  и В а с и л и й  М а к с и м о в и ч. Несколько секунд Страхов стоит неподвижно, как бы не веря счастью. Затем бросается к Василию Максимовичу на шею.

С т р а х о в. Василий Максимович! Радость моя!

Занавес

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

КАРТИНА ПЕРВАЯ

Обстановка первого действия. Вечер. С т р а х о в  у стола, читает объемистую рукопись.

С т р а х о в. Хорошо. (Пауза.) «…Ночью по небу шли медленные тучи, как скорбные сестры с поникшими головами…» Очень хорошо, Василий Максимович.

Вбегает  Л ю б а  с письмом в руках.

Л ю б а. Антон Иванович, я письмо получила! Такое! (Зажмуривает глаза.) Вот. Прочтите.

С т р а х о в (растерянно). Что вы, Люба, оно же адресовано вам…

Л ю б а. Все равно,