мама уже прочла. Раньше меня. А мне посоветоваться надо. Подруг я стесняюсь, а от вас секретов нет. Вот и пришла. Прочтите, пожалуйста. И помогите. Что же мне делать?

Страхов читает про себя.

Он пишет, что я ему очень нравлюсь… Странно. Он часто издали провожает меня, когда я иду из школы… Вы обратили внимание: когда «я иду». (Пауза.) До моего лица дочитали? Чудак… Какая же я интересная? (Пауза.) Мое имя узнал, а сам не подписался. Почему? Неужели я могу кому-нибудь понравиться?

С т р а х о в (складывая письмо и возвращая его Любе). Чему вы удивляетесь?

Л ю б а. Я же хромая!

С т р а х о в. Это совершенно не важно, да и почти не заметно. А лицо у вас, Люба, милое, интересное, красивое лицо.

Л ю б а. Вы… вы из жалости говорите.

С т р а х о в. Да за что вас жалеть? Простите, Любочка, но иногда мне кажется, что вы своей хромотой кокетничаете, честное слово. Ну, а куда вы после экзамена убежали? Я вас и поздравить не успел.

Л ю б а. Я гуляла долго… Сегодня мне все красивым кажется. Я раньше, например, не замечала, какой прекрасный дом на углу. Лицо у этого дома такое открытое, гордое и немного надменное, как у старого военного. А дерево зеленое-зеленое, светлое-светлое! И птица на ветке. Розовая с белым. Я знаю, что здесь таких не бывает, но я сегодня видела, видела, честное слово! А вы никогда не видали?

Ст р а х о в. Нет, не замечал.

Л ю б а. Я сегодня все стихи вспомнила. Каждое слово, каждый звук так услыхала, так увидела… И мне показалось, что все поэты свои стихи писали про меня, для меня. Антон Иванович, простите!

Входят  М а р и я  М и х а й л о в н а  и  В а с и л и й  М а к с и м о в и ч. Оба очень довольны.

М а р и я  М и х а й л о в н а. Любочка вам свою радость открыла? Письмо-то показывала? Как я ее письмо распечатала — хотела во двор бежать, всему дому прочесть, да она выхватила — и к вам! (Берет у Любы письмо.) Кто же это написал?

В а с и л и й  М а к с и м о в и ч. Судя по экспрессии языка — литератор.

М а р и я  М и х а й л о в н а. Отнеси господь! Не может быть литератор. Ты же сам говорил: искренне, бескорыстно написано. Антон Иванович, а по вашим точным наукам нельзя дознаться: кто это сочинил?

Л ю б а. Мама, я его не знаю и отвечать не собираюсь.

М а р и я  М и х а й л о в н а. На все, на все согласны.

Л ю б а. Мама! Как вы… А может быть, я полюблю другого? (Убегает.)

М а р и я  М и х а й л о в н а. Другого? Нравственность-то как покачнулась! Антон Иванович, кто же это написал? А нельзя ли через милицию доискаться?

В а с и л и й  М а к с и м о в и ч. Я говорю — литератор.

М а р и я  М и х а й л о в н а. Ну, довольно нам и одного литератора. Вдвоем вы и вовсе сопьетесь. (Указывая на мужа.) Антон Иванович, ему место на двести восемь рублей предлагают, а он лицо отворачивает. «Мне, говорит, служить некогда, я два месяца буду свою рукопись шлифовать». Ювелир бессовестный! Ну какой из тебя сочинитель? Настоящий писатель должен в глаза бросаться. У него выправка быть должна. Ну куда тебе!

В а с и л и й  М а к с и м о в и ч. Антон Иванович, судите меня. Отвечать ли мне на все голоса в мире или только на входящие бумаги в канцелярии? Приделайте к моей душе либо крылья, либо хвост!

С т р а х о в (берет со стола рукопись и убирает ее в ящик). Я только начал вашу рукопись, но многое меня тронуло по-настоящему. Пишите…

Василий Максимович бросается к Страхову и пожимает ему руку.

В а с и л и й  М а к с и м о в и ч. Антон Иванович! (Отходя.) А мои пятьдесят пять лет — ничего?

С т р а х о в. Вы любите эту работу?

В а с и л и й  М а к с и м о в и ч. Люблю.

С т р а х о в. Ночи, когда приходят и окружают вас образы, такие живые, плотные, что в комнате можно их тронуть руками, — эти ночи вы знаете?

В а с и л и й  М а к с и м о в и ч (вдохновенно, шепотом). Знаю…

С т р а х о в. Пишите.

В а с и л и й  М а к с и м о в и ч (хватая Страхова за руку). Идемте, идемте ко мне, я вам прочту последнее. (Увлекает Страхова из комнаты.)

М а р и я  М и х а й л о в н а. Вот какое время: человек человека в литературу толкает.

Вбегает  Н и н а, удерживаемая  В е р х о в с к и м.

Н и н а. Пусти! Я все равно скажу. Антон Иванович дома? Позовите его.

М а р и я  М и х а й л о в н а. Они сейчас с Василием Максимовичем для обоюдного чтения, как жулики, заперлись. Пойду у дверей караулить. (Уходит.)

В е р х о в с к и й. Не допущу, чтобы ты жаловалась на меня этому «святому».

Н и н а. Зачем ты сказал? Опять при всем классе сказал, что Ильин был вором? Это нарочно. Ты сам хотел, чтобы он на тебя бросился и обругал. Так и вышло. (Плачет.) Зачем? Зачем?

В е р х о в с к и й. Да, я это сделал нарочно. Чтобы показать тебе этого Ильина. Он не только был вором, но и остался бандитом. Кто еще мог налететь на преподавателя с кулаками?

Н и н а. А если ему не дадут аттестата?

В е р х о в с к и й. И наверное не дадут. Ниночка, дорогая, я должен разрушить вашу любовь, дружбу — не знаю. Что ты хочешь? В восемнадцать лет выйти замуж за мальчишку и негодяя?

Н и н а. Н-нет…

В е р х о в с к и й. Ты — милая девочка, знающая жизнь по десятку хороших книг, и этот Ильин Степан, прошедший… и «медные трубы». Где, кем был Ильин до четырнадцати лет? Притоны, карты, сивуха, маруха. Ты знаешь, что значит «маруха»?

Н и н а. Нет.

В е р х о в с к и й. Любовница. Да-да. У них с десяти лет любовницы. Тебя он еще не зовет марухой?

Н и н а. Но теперь он…

В е р х о в с к и й. Исправился? А сегодня? Тебе говорили? Мы не можем дать аттестат дикарю. Много — через год он опять будет в тюрьме.

Входит  М а р и я  М и х а й л о в н а.

М а р и я  М и х а й л о в н а. Василий Максимович в голос читает, навзрыд читает, значит, до ночи. Там Люба с Ильиным тоже дожидаются.

Нина быстро идет к двери. Верховский ее догоняет.

В е р х о в с к и й. Ниночка, верь мне…

Н и н а  медленно уходит.

М а р и я  М и х а й л о в н а. Товарищ директор!

В е р х о в с к и й. С прошлого года я больше не директор.

М а р и я  М и х а й л о в н а. Снаружи, может, и понизили, а внутренность у вас все равно директорская. Павел Николаевич, окажите поддержку.

В е р х о в с к и й (рассеянно). Вы о дочери? Экзамены она сдает, учится хорошо, только по физике немного хромает.

М а р и я  М и х а й л о в н а (не расслышав). Прихрамывает, это верно. Вы уж простите, она не нарочно. Я не о дочке, о супруге просить хочу. Он хотя и не учится, но поведения совершенно отъявленного.

В е р х о в с к и й. Какое же я имею отношение?

М а р и я  М и х а й л о в н а. Вам всех людей насквозь видать, как в мышеловке. Товарищ директор… Даже называть этак совестно. Директор — и вдруг «товарищ»! Озорство какое! Ведь по-прежнему, по-настоящему-то вы — ваше превосходительство.

Верховский поднимает руки, как бы обороняясь.

Я и за глаза и всегда, как только вас увижу, так мысленно и думаю: вот идут его превосходительство… Павел Николаевич, окажите внимание. На супруге моем два пятна: пьет и пишет. И не могу я понять: не то пьет оттого, что пишет, не то пишет оттого, что пьет. Против