меня не обижайся, пожалуйста… Я тебя не брошу все равно никогда… ты же у меня одна… Ты главное держись, ладно?..

– И ты меня прости, мамочка, – всхлипнула Настя. – За всю боль, что я тебе причинила… Я тебя очень люблю…

На этой жалостной ноте они обнялись, и мать зарыдала еще сильнее. Настя же слезу пустила больше для вида, и, когда мать слезла с подоконника, глаза ее были уже сухими, хотя носом она по-прежнему шмыгала, но это, скорее, от холода.

– Ужин тебе принести? – как ни в чем не бывало спросила мама. – Сегодня картошка жареная, как ты любишь.

– Принеси, пожалуйста, – слабо улыбнулась Настя.

Поздним вечером, когда совсем уже стемнело и улица засияла красивыми огнями, тетя Лена из кухни вдруг услышала, как дочка одевается в прихожей. Вместе с ней из гостиной выглянул отец. Настя, в белой куртке и мини-юбке, накрашенная, с сумочкой на плече, стояла у входной двери и отпирала замок.

– Ты куда это так поздно? – удивилась мать.

– Да я так… погулять, – со смущенной улыбкой ответила дочь и, распахнув дверь, выбежала на лестничную площадку. Вскоре оттуда донесся быстрый стук ее каблучков. Родители переглянулись и промолчали. Затем отец снова махнул рукой и ушел к себе, а мать зарыдала.

***

Спустя несколько недель, зайдя в гости к Олесе, Настя рассказывала ей о том, что случилось за последнее время. Был уже поздний вечер, на улице стемнело, маленький Олежка давно спал в кроватке, Дима сидел с ним рядом. Обе девушки стояли на лоджии (Олеся – в красном махровом домашнем халате, Настя – в джинсовой куртке и юбке), у распахнутого окна, за которым красиво мерцал в темноте город, курили (на этот раз Олеся согласилась вспомнить старые ощущения за компанию с подругой) и тихо, чтобы не разбудить ребенка, разговаривали.

– …А потом родители все-таки согласились мне квартиру снять, – рассказывала Настя. – Теперь каждый месяц мне по двадцать косарей присылают. Мы с матерью все, блин, рассчитали, сколько мне в день нужно – на одежду, еду, косметику, духи там… сигареты главное, у меня теперь в день где-то пачка уходит.

– Так значит, ты теперь одна живешь? И как тебе? – спросила Олеся.

Настя не успела ответить – на лоджию с пачкой сигарет и зажигалкой в руках, в шортах и шлепанцах, вошел Дима.

– Ну, как там мелкий? – поинтересовалась Олеся.

– Спит как убитый, – ответил Дима, сунув в рот сигарету.

– Слушай, ты не мог бы отсюда уйти? У нас тут с Настей разговор личный, не видишь?

– А мне-то что? Говорите себе, я тут покурю, мешать вам не буду.

– Покуришь за дверью. Ну, Дим, я тебя серьезно прошу, – настаивала Олеся.

– Ладно, не начинай, – Дима с недовольным видом вышел. Олеся с таким же недовольным видом повернулась к Насте. Та подумала: «Ну вот и начались у них проблемы, как и у всех».

– Я ведь только три дня как из деревни вернулась, – продолжила она свой рассказ, стряхнув за окно пепел. – Я там с тетей жила, пока мне предки квартиру искали.

– Угу. И как там?

– Да нормально. Главное – тетя меня сразу поняла, она ведь сама недавно такой же была. Купила мне даже в райцентре сигарет, чтобы на две недели хватило…

… Тетя Рита действительно понимала племянницу как никто другой. В деревне она теперь жила почти постоянно – бабушка не так давно умерла, и кому-то надо было присматривать за домом.

Едва приехав в деревню, Настя занялась тем же, чем занималась до этого дома – села в дальней комнате у окна и принялась курить одну сигарету за другой. Правда, теперь окурки ей приходилось тушить в пепельнице, чтобы не устроить в деревянном доме пожар. По-прежнему ела она очень мало; впрочем, тетя Рита особо и не заставляла ее, зная, что это все равно бесполезно. На третий день и она не выдержала и, зайдя к Насте в комнату, в настойчивой форме попросила ее выйти на воздух, прогуляться по лесу. Вскоре ей пришлось пожалеть об этом. Настя надела свою обычную городскую одежду, – куртку, юбку, туфли на шпильках, – ярко накрасилась и в таком виде отправилась в лес. Вернулась к вечеру на подгибающихся ногах и завалилась спать прямо в одежде. После этого тетя Рита оставила девушку в покое, позволив той жить так, как ей нравилось.

Через две недели съемная квартира в городе была готова. Решено было, что до города Настю подвезет на машине один знакомый тети Риты, которому было как раз по пути. В день отъезда, собрав все вещи, Настя пошла прогуляться напоследок по давно знакомым местам. Больше она сюда не вернется, она точно это знала.

Погода стояла пасмурная, небо было затянуто серыми тучами, и все вокруг имело какой-то тусклый серый оттенок. Одетая в свою обычную городскую одежду, Настя прошлась за околицей, вдоль вспаханного поля, постояла возле кромки леса, возле поля, на котором мы все когда-то давно играли в футбол, выкурила сигарету и вернулась к дому. У забора была припаркована новенькая «Тойота», рядом с ней стоял коренастый, с короткой стрижкой парень лет тридцати, в красной куртке, и помогал тете Рите загружать в багажник Настины сумки. Закончив, он сел за руль.

– Ну, пока, Настюш, – сказала тетя Рита, обнимая племянницу, которая на своих шпильках была выше ее на голову. – Давай, береги себя. Маме привет.

– Пока, теть Рит. И тебе за все спасибо, – всхлипнув уже по-настоящему, ответила Настя.

Вадим (так звали знакомого) нетерпеливо посигналил из машины. Настя, помахав рукой тете, залезла на переднее сиденье, и они тронулись.

Расстояние от деревни до райцентра проехали молча. Вадим жевал жвачку и слушал радиоприемник. По крыше застучали капли мелкого дождя. Настя от скуки достала сигарету, прикурила.

– Здесь не курят, – недовольно покосившись на нее, сказал Вадим.

Она молча опустила стекло.

– Ты не поняла? Выбрось сигарету, тебе еще рано, – уже резче произнес он.

Ничего не ответив, она продолжала выдыхать дым. Тогда, улучив момент, Вадим выхватил у нее из пальцев сигарету и выбросил в окно. Ни слова не говоря, Настя достала новую и зажгла ее. Выражение ее глаз было скрыто за темными очками, и от этого она выглядела еще более роковой и неприступной. Окончательно рассердившись, Вадим резко затормозил. Если бы Настя не была пристегнута, то наверняка вылетела бы через лобовое стекло, так же ее только сильно качнуло вперед.

– Нарываешься? Может, высадить тебя здесь, пешком дальше пойдешь?

Они стояли у обочины шоссе, по обе стороны которого простирались густые стены леса. Мимо,