– Я сам его шлепну. А ты его выпотрошишь и заберешь бумажку! – говорил Лорел.

– А почему бы не наоборот? У меня костюм совсем новый. А пятна крови в чистке очень плохо сходят. И к тому же желчь едкая, она цвет убивает.

– Костюм у тебя теперь серый.

– Антрацитовый! И я не хочу, чтобы на нем появились разводы!

– Давай кинем монетку, – предложил Харди, доставая ее из кармана. – Орел или решка?

У Артюра трещала голова. Через несколько секунд у него очень сильно заболит живот. Уж лучше пусть ноги болят, решил он, и, рывком вскочив, бросился к открытому окну. С ходу прыгнув со второго этажа, он ударился о стену кафе, приземлился на левую ногу – верная примета, что день будет неудачным, – и тут же подвернул лодыжку. Инстинкт выживания заставил забыть о боли, Артюр во всю прыть понесся к полицейскому участку Четырнадцатого округа. На бегу его тормозили не окровавленные ноги и даже не больная лодыжка, а скорее его мужские причиндалы, которые он придерживал одной рукой. Так что обалдевший дежурный полицейского участка, глядя, как к нему бежит совершенно голый человек, принял подобное за проявление стыдливости.

* * *

Диктор, объявляя прогноз погоды и путаясь в словах, сообщил, что в северной части страны пасмурно, а в южной пасмурно, хотя и не облачно, после чего уступил микрофон Шарлотте.

Хорошая новость: исчезновение красок сделает более тонким наше восприятие оттенков белого, серого и черного. Возьмите эскимосов, живущих рядом с полярным кругом: у них есть более двадцати пяти слов для обозначения белого; это доказывает, что ежедневный контакт со снегом уже с давних времен усовершенствовал их чувствительность. Или наших молодых людей, которые часами играют в видеоигры, в частности – во всевозможные «войнушки». Догадываетесь, какой это дает эффект? У них давно уже намного тоньше развито восприятие контрастов, особенно на уровне серых тонов, и это позволяет им лучше видеть ночью.

Да-да, чувствительность к цвету меняется в зависимости от эпохи и культуры. Во времена Аристотеля, к примеру, существовало всего пять наименований цветов: белый, красный, зеленый, синий, черный. Для того чтобы определить другие цвета, никаких слов не было. Возможно, это доказывает, шо греки были к ним не особенно восприимчивы. Преобладающими были понятия света и темноты. Цвета классифицировали исключительно по их светлоте, от белого до черного… Во времена Античности белый был всего лишь очень ярким желтым, черный – самым темным синим…

Многие народы, например ацтеки или японцы, долго путали зеленый с синим. Всего несколько недель назад японский водитель называл зеленый свет светофора «синим светом», хотя цвет его был совершенно таким же, как у нас на Западе. И кстати, напоминаю забывчивым водителям, – он находится в самом нижнем из окошек прежде трехцветного светофора…

До завтра, дорогие радиослушатели.

* * *

– Маню, иди сюда, ты только послушай! – вопил полицейский инспектор.

Офицер полиции Маню вошел в кабинет и увидел сидящего на стуле голого человека. Инспектор вытащил из умолкшего принтера лист бумаги формата А4. Улыбаясь, начал читать.

Вышепоименованный Артюр Асторг заявляет: Сегодня ночью я праздновал молодое божоле вместе с друзьями в нашем обычном баре под названием QG в Париже, на первом этаже дома, где я живу. И я отчетливо видел, что у вина был розовый цвет. Когда я показал другим посетителям бара рисунок, выполненный моей маленькой соседкой, все тоже стали видеть розовый цвет. Мы выпили несколько бокалов, чтобы отметить это, и я вернулся домой и лег спать. Несколько часов спустя люди с закрытыми лицами взломали дверь моей квартиры, чтобы похитить у меня рисунок, который я проглотил. Напавшие на меня – крайне опасные профессионалы. Пока они кидали монетку, решая, кто из них меня выпотрошит, я сбежал, выпрыгнув в окно моей квартиры. И сразу же побежал в ваш участокчтобы подать жалобу.

Офицер полиции Маню поскреб в затылке: ЛСД, да еще смешанный с божоле – ну, это уж совсем!

– Отлично. Подпишите вот здесь, мсье.

– В это трудно поверить, но это правда! – прибавил Артюр, взяв ручку. – Им точно сообщил кто-то из посетителей бара.

– Вы в большой опасности, – с важным видом качая головой, заключил Маню. – Мы подержим вас несколько часов в надежном месте.

– Я только сейчас сообразил – им всем известно, что этот рисунок дала мне моя маленькая соседка. Ее тоже надо защитить. Я не знаю номера квартиры, но это как раз напротив, на втором этаже. Ее зовут Луиза. А ее маму – Шарлотта.

– Ну конечно! Мы сейчас же начнем наблюдение с вертолета. Сверху мы даже сможем засечь, не ходит ли по Парижу стадо розовых слонов. Инспектор, дайте этому господину штаны и рубашку и проводите его в вытрезвитель. Там они вас никогда не найдут, – усмехнулся офицер.

* * *

Первое, о чем подумал Артюр, едва выйдя из участка, – пока не поздно, надо предупредить соседок. Все, что он знал про их расписание, – это то, что Шарлотта заберет Луизу из школы, и они вместе приедут на метро. Он не отважился вернуться домой и терпеливо ждал их на перроне, стараясь не попадаться никому на глаза. Обычно они появляются около пяти, рассуждал он сам с собой.

– Скажите, пожалуйста, который час? – спросил он у старой дамы.

Та отшатнулась от него и, не отвечая и глядя в пол, ускорила шаг. Он догадывался, что, босой и немытый, в огромных не по размеру штанах, он мало напоминал «приличного семьянина».

– Я только хочу узнать, который час, – жалобно взывал он то к одному, то к другому.

– Семнадцать часов тридцать две минуты, – в конце концов ответил ему молодой бородатый хипстер, глянув на Apple Watch у себя на руке.

Время давно прошло. Может, сейчас и школы уже закрыты. «Или, может быть, случилось несчастье! – испугался Артюр. – И никто мне не верит. Я даже сам себе не верю».

Артюр впал в отчаяние. «Если я их найду, клянусь, больше к алкоголю не притронусь. Ни капли. До конца дня!» – тотчас мысленно прибавил он, заметив, что в дверях вагона показалась белая трость. Еще секунда – и он узнал Шарлотту и ее дочку, одетую как принцесса, они держались за руки. Артюр десятки раз отрепетировал все, что он должен сказать. Его примут за ненормального, но у него нет выбора. Его единственный шанс – поговорить с Луизой. Он ждал, пока они пройдут мимо него по перрону, сидел на скамейке, чтобы быть на уровне глаз девочки. Артюр помахал ей рукой:

– Привет, Луиза, знаешь, твой рисунок всем очень нравится, я показал его моим друзьям, они в восторге.

У Луизы, слегка смущенной похвалой, порозовели щеки.

– Послушайте, Артюр, – узнав его голос, вмешалась Шарлотта, – спасибо вам за то, что помогли мне повесить занавески, но теперь я снова прошу вас оставить нас в покое.

Артюр поменял стратегию:

– Вы в опасности. У вашей дочери дар. Не знаю, почему и каким образом, но ее рисунок вернул розовый цвет. Знаете, тот рисунок, сделанный карандашом, который я ей подарил. Только вот что: некоторые хотят заполучить ее рисунки. И они не шутят.