Но куда идти? – спросил он сам себя, прокручивая список контактов в своем телефоне. Не так легко найти непьющего друга, что сильно ограничивало выбор. Он остановился на имени Соланж – вот кто никаких сомнений не вызывал. И в то же мгновение осознал, что соскучился по ней.

Из новостной ленты сайта газеты lemonde.fr

80 % французов отныне думают, что их дети будут жить лучше, чем они, родители.

* * *

Соланж встретила Артюра в своем скромном, но чистеньком домике в Монруже с распростертыми объятиями – так встречала бы бабушка внука-беглеца. Не задавая вопросов. Предложила ему пожить в комнате ее сына, скорей всего его ровесника. Спустя неделю Артюр все еще не осмеливался у нее спросить, где этот самый сын; почему-то ему казалось, что для нее это мучительная тема. И тогда он впервые осознал, что и сам чувствовал себя несчастным, оттого что у него нет никаких вестей от родителей.

Артюр и Соланж уживались вместе самым естественным образом и не испытывали потребности в разговорах. Такое безмолвное соглашение. Позволив Соланж его опекать, Артюр надеялся, что перевоспитается и поднимется из руин. Соланж была его лифтом. Она тактично опустошила свои шкафы, выбросив все бутылки с алкогольными напитками, даже винный уксус, которым пользовалась, отмывая кухню. На всякий случай – а то мало ли что…

Эта женщина больше половины жизни провела на фабрике среди других работников, а теперь, когда ей поневоле пришлось выйти на пенсию, она внезапно оказалась в одиночестве. И Артюр стал тем, кто нажал на кнопку лифта, который помог бы им выбраться на поверхность.

Когда Артюр устанавливал в гостиной гребной тренажер сына Соланж – совсем новенький, которым, похоже, ни разу не пользовались, – он так и замер на месте, заметив кислое выражение лица женщины, так не вязавшееся с розовым платьем, которое она носила не снимая.

– Я хотела перекрасить гостиную в розовый цвет, но в хозяйственном магазине осталась только серая краска, – огорченно сказала она и нырнула в шкаф. – Зато у меня вот что есть! – прибавила Соланж, показывая двух розовых стеклянных котят.

– Супер! – воскликнул Артюр с неожиданной для себя самого искренностью.

«С чего это мне такое стало нравиться?» – удивился он.

Соланж разместила обеих зверюшек на камине – парочка миниатюрных церберов, охраняющих дом.

Артюр, желая чем-нибудь порадовать Соланж, прочесал квартал в поисках хоть капельки розовой краски или же квадратного сантиметрика розовых обоев. Тщетно. Возвращаться с пустыми руками ему не хотелось, и он терпеливо выстоял в получасовой очереди у кондитерской, чтобы купить нежно-розовое драже и миндальные пирожные. Сладости отпускали ограниченно – не больше пяти штук в одни руки.

На ограде строящегося здания висел незаконный плакат: политик с угловатым лицом красовался в розовом костюме с розовым галстуком. «Со мной будущее станет такого же цвета». Артюр щелкнул его на телефон и тут же выложил снимок на свою страничку в Фейсбуке. Заодно проверил, как друзья отреагировали на его вчерашний пост под фотографией женщины в метро, держащей на поводке поросеночка: восемьдесят лайков. Но среди них не было того единственного, которого он ждал, – от той, кто никогда не увидит его фотографий. Он попросился к Шарлотте в друзья на Фейсбуке, но она не приняла запрос, хотя аккаунт у нее был очень активный. Он много раз набирал номер ее телефона, но ни разу не осмелился нажать на кнопку, которая раньше была зеленой. Как бы там ни было, он и сам знал, что еще слишком болен, чтобы на что-то рассчитывать. И ему делалось еще грустнее, когда он видел, как мужчины, внезапно ставшие галантными, опустошали цветочные лавки. К тому же они снова научились брать женщину за руку, когда шли с ней по улице. Париж тонул в приторном розовом сиропе, сочился сентиментальностью, и эта заливающая весь город целомудренная любовь придавала Артюру сил. Сил, чтобы попытаться снова набраться сил.

А пока он слушал радио и упивался нежным голосом Шарлотты. Переходя перекресток, он услышал в наушниках позывные «Цветного обозрения Шарлотты Да-Фонсека» и остановился посреди забитой машинами улицы – ни дать ни взять легавая, учуявшая перепелку.

Женская символика розового цвета, возможно, ведет свое происхождение от страсти Марии-Антуанетты к краскам. Она придумала несколько цветов, не только таких, как «волосы королевы», передающие оттенки ее пепельно-белокурых волос, но и «блошиный» – лиловато-коричневый цвет одного из ее платьев. Однако любимым у нее оставался розовый; она не знала удержу, используя его в Версале для перьев, лент, роскошных платьев и даже окрашивая шерсть живых овечек – ей нравилось изображать из себя пастушку, когда она жила в Малом Трианоне. А поскольку «австриячка» была хорошо известна и своими любовными похождениями, придворные Людовика XVI уже не осмеливались одеваться в розовое – из страха показаться «слишком близкими» к королеве. Парижские женщины, для которых Мария-Антуанетта была воплощением безупречного вкуса, дружно облачались в розовое; мужчины же от него отказались, поскольку ни один аристократ при дворе больше его не носил. Сегодняшняя японская манга не избежала искушения и попала под влияние образа Марии-Антуанетты. И потому молодые японки, отождествляющие себя с героинями этих комиксов, часто одеваются в розовое. Впрочем, Япония единственная восточная страна, где розовый – девчачий цвет. В Черной Африке мужчины часто носят ярко-розовые рубашки, поскольку в их культуре этот цвет не имеет коннотации женственности и им просто нравится, как розовый контрастирует с цветом их кожи. Розовая куфия – часть традиционного костюма арабов. В Индии мужчины обожают этот цвет, который символизирует позитивное мышление, перекликаясь с французским выражением «видеть жизнь в розовом цвете».

До завтра, дорогие радиослушатели.

Прошло почти шесть недель с тех пор, как снова появился розовый цвет. Артюр заметил, что почки начали распускаться, не дожидаясь весны. Ветки были окутаны розовыми отсветами.

Артюр держался уже ровно сорок два дня. Ни капли алкоголя. И чем больше его тело молило о последнем – взывало, выпрашивало, – тем ожесточеннее он боролся, хотя и чувствовал, что недостаточно сильно.

Соланж оказалась к нему так добра, как он и представить себе не мог. Ни слова упрека, никаких советов, – она принимала его таким, как есть. Она, чтобы доставить ему удовольствие, даже настроила свой радиоприемник на волну «Франс Интер».

Время от времени он подумывал доверить ей чудесную тайну могущества карандаша от Гастона Клюзеля, но ему казалось, что Соланж не терпится перевернуть страницу своей прежней жизни и подвести черту под прошлым. Словом, перечеркнуть его.

Артюр чувствовал себя воином, который выздоравливает, и ему не терпелось снова ринуться в бой.

Для начала он принялся искать работу. Он был готов к этому. Ему требовался костюм, и он, само собой не без опасений, решился вернуться домой. Пусть даже, судя по недавним подсчетам, девять человек из десяти щеголяли в розовом, его куртка с блестками выглядела недостаточно серьезно для собеседования.