– И сколько же это длилось?

Почему он спрашивает? Мог бы сам догадаться. До тех пор, пока она не нашла работу у Аны.

– Судьба играет с нами, – сказала Пейшенс, прижав голову к стеклу. – Говоришь себе, что это только на несколько недель, несколько месяцев – не больше. И не успеешь оглянуться, как месяцы оборачиваются годом. Двумя. Потом ты начинаешь думать, что, возможно, ни на что лучшее не способна. Я хочу сказать, что когда нет никакого опыта, то любая работа, которую можешь получить, малооплачиваемая, а найти что-то другое трудно. Да и кто возьмет на работу человека, танцевавшего на столе?

– На столе?

– Да. Как-то пьяница схватил меня за лодыжку, – выдохнула она, оставив отметку на стекле. Пейшенс шарфом вытерла пятно. – Иногда я думаю, продержись я еще один день… Я до сих пор ощущаю на себе их взгляды, – прошептала она. – По ночам. Они смотрят на меня… тупые, стеклянные глаза. Я представляю, что они хотят со мной сделать. – Пейшенс зажала ладонью рот: воспоминания душили ее. Но сдавленные рыдания все равно вырвались. – От них я чувствовала себя облитой грязью.

– Тихо-тихо. – Стюарт оказался у окна, его лицо отразилось в стекле рядом с ее лицом. Он не касался ее, но его близость… это так хорошо.

– Но я сдержала обещание, – сказала она. – Я уберегла нас от улицы, и я создала для Пайпер нормальную жизнь. Когда становилось совсем невмоготу, я повторяла: «Обещание я выполнила».

У Стюарта вырвался вздох, словно эхо ее собственного – мучительного, тяжелого. Она не думала, что сможет столько ему открыть, рассказать то, о чем никому не говорила.

– Вы хотели узнать все. Ну вот…

Теперь он переваривает то, что узнал. А что он подумает, если узнает одну деталь, которую она скрыла? Но как сказать ему то, в чем она себе боялась признаться?

– Вы ведь считаете, что у меня были корыстные планы, но это не так. Я случайно встретилась с Аной, и она предложила мне эту должность. – Пейшенс повернулась к нему – пусть видит, что она говорит искренне. – Ана – первый человек помимо Пайпер, кто отнесся ко мне с уважением. Клянусь, что никогда не нанесла бы ей никакого ущерба. Мне просто было необходимо вырваться из той среды.

– Вы достойны уважения, – прошептал Стюарт.

– Уважения? – жалобно произнесла она.

– Да, уважения. – Он большим пальцем смахнул с ее щеки слезинки, покатившиеся из глаз. – Вы заслуживаете лучшей жизни.

У Пейшенс силы были на исходе.

– Если вы настаиваете, я уйду, – сказала она. За ложь надо платить. Слава богу, что она скопила немного денег, поэтому жить на улице ей не придется. Если быть экономной, то она какое-то время протянет.

– Вам не надо никуда уходить, – произнес Стюарт. – Всем нам есть о чем пожалеть.

У нее снова выступили слезы.

– Спасибо вам… Я знаю, что должна была сразу сказать правду, но я боялась, что если Ана узнает, кем я была, то не захочет иметь со мной ничего общего. А тут приехали вы и заявили, что не доверяете мне и…

– Я действовал несколько жестко. Я сожалею, что так себя повел. Обвиняйте в этом Глорию.

Ага. Это его сводная бабка. Пейшенс начала понемногу успокаиваться.

– Я, кажется, ее ненавижу больше вашего.

– Поверьте: больше, чем я, ненавидеть невозможно.

Они замолчали, но это не было тягостное молчание. Пейшенс ощущала легкость, словно тысяча фунтов свалилась с ее плеч. Может, если повезет, остальная часть ее истории умрет, и она будет наслаждаться этим ощущением облегчения вечно.

– Уже поздно, – сказал Стюарт. – У вас измученный вид.

Да, рассказ вытянул из нее все соки. Не таким ожидала она окончание вечера, где даже почувствовала себя Золушкой на балу.

Но пора вернуться в реальность. И теперь Стюарт будет по-иному смотреть на нее. Она уже не просто домработница – она домработница, которая до того, как ею стать, раздевалась за деньги.

– Если не возражаете, я пойду спать.

– Да, конечно. До завтра. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи. – Пейшенс хотела уже уйти, но остановилась – ей нужно сказать кое-что, последнее. – Спасибо еще раз за понимание.

Она ожидала услышать в ответ «не за что», потому что… ну что еще ответить. Но Стюарт ничего не произнес, а протянул руку и погладил ее по щеке. Как может быть такое? Чтобы прикосновение мужчины было нежным и в то же время крепким? Хотелось прижаться к его руке, закрыть глаза и погрузиться в ощущение его силы. Он провел большим пальцем по краю шрама на щеке, потом – ей показалось, что прошла вечность – опустил руку и сказал:

– Спокойной ночи.

Сердце у Пейшенс так бешено колотилось, что готово было выскочить из груди, когда она бежала вверх по лестнице.

* * *

Он хотел узнать ее секрет. И наконец узнал. О боже… Ему не могло прийти в голову, что Пейшенс была… То, чем она занималась… Такое вообразить невозможно. От одной лишь мысли тошнота подступала к горлу. И это происходит в наш век, в теперешнее время. Девушка, у которой не было иного выхода, чем…

Надо было иметь мужество, чтобы сделать то, что сделала она. И силы. Много сил. Она едва вышла из подросткового возраста и тем не менее сохранила семью.

Если только ее история правдива, а не хитрость, чтобы вызвать сочувствие…

Но он тут же отмел все сомнения. Черт, он стал циником. Пейшенс сказала ему правду. Он прочитал это по ее глазам. По крайней мере, он хотел верить в то, что видел. Он хотел верить ей так же сильно, как хотел ее обнимать. А это чертовски плохо.

И то и другое его пугало.

– Найджел, почему ты вертишься там, где мне надо убираться? – Пейшенс сердито посмотрела на кота, но тот, не обращая на нее внимания, продолжал нападать на невидимых врагов в ящике комода Аны.

Прошло двенадцать долгих дней после приема, и Пейшенс в конце концов убедила себя в том, что сохранила свою работу. Стюарт не только больше не вызывал ее на откровенность, но и старался как можно меньше попадаться ей на глаза. Когда она просыпалась, его уже не было в доме, и возвращался, когда она уходила спать. Он даже свои визиты в больницу перенес на другие часы, чтобы не столкнуться с ней. Что ж, понимание – это одно, а общение – совсем другое.

В клубе фигурировала поговорка: принцы в эту дверь не входят. Как бы хорош собой и каким обаятельным ни казался тот или иной парень, тебя он не увезет на белом коне при закате солнца. То же самое относится к домработницам и их хозяевам.

– Ну-ка, отдай это. – Пейшенс увидела, что Найджел вцепился в кружево нижнего белья Аны. – Ана наверняка не захочет, чтобы кто-то рвал ее вещи, – пожурила она кота, отняла из его лап панталоны и аккуратно сложила.

Найджел хватал лапой воздух, и Пейшенс, устыдившись, что испортила коту игру, почесала его за ухом. Она чувствовала, что Найджел донимает ее больше обычного, потому что ему не хватает Аны. Визит в больницу вместе с котом оказался неудачным: Найджел вел себя как дома и носился везде, а когда захотел поспать, то Пейшенс битый час искала, куда он спрятался.