И еще одну привычку комиссара узнал Юрий (благо, от бдительных чекистов ни одна деталь не ускользает, и все немедленно подшивается к личному делу). С некоторых пор комиссару не нравилось его надувшееся пивное пузцо, поэтому по утрам он делал обязательную физзарядку — каждый день минут по сорок бегал трусцой по Сокольническому парку, вблизи которого жил.

Теперь, сведя вместе эти детали — очки и утренние пробежки, Юрий был уверен, что комиссар наконец получит то, чего заслуживал…

Утром Юрий, слегка изменив внешность, был уже в Сокольниках, неподалеку от дома, в котором жил комиссар. В кармане у него лежали изготовленные им за ночь очки, с виду точно такие же, как те знаменитые комиссарские, купленные в Америке, но только со стеклами, имеющими прямо противоположные свойства: они не отсекали ультрафиолетовые лучи, а, наоборот, усиливали их многократно. Для такого, как комиссар Палисадников, достаточно было в солнечный день минуты две посмотреть на мир через эти очки — и печальная участь слепца была ему обеспечена до конца дней.

Комиссар в спортивном наряде, в знаменитых своих очках вышел из подъезда в сопровождении охраны, как обычно, ровно в половине одиннадцатого и устремился к Сокольническому парку.

Васильцев, изображая праздношатающегося, не спеша двинулся за ним.

Охрану, предварительно прочесавшую парк, комиссар затем отправил назад, к входу, и, тряся своим бесформенным пузом, начал пробежку.

Юрий вслед за ним вышел на круговую дорожку. Из досье он знал, что Палисадников всегда делает по этой дорожке ровно десять кругов, и решил осуществить замысел на пятом круге, когда комиссар несколько подустанет, и охрана, оставленная снаружи, тоже притомится наблюдать за этим пузотрясением.

Первый круг… Второй…

По задумке, должно было быть так. Он, Васильцев, переходя дорожку парка, нечаянно столкнется с комиссаром. Это столкновение они с Катей отрабатывали долго, каждое движение было выверено и многократно отрепетировано. В результате очки с комиссарского носа должны слететь, но так, чтобы он, Юрий, сумел поймать их на лету и вернуть комиссару.

Вот только очки при этом будут уже, конечно, другие…

Четвертый круг…

Наконец, вот он, пятый!..

Юрий приготовился…

Но когда комиссар пробежал половину этого пятого круга и на какое-то время оказался вне зоны видимости, там, вдали, произошло нечто, никак не вписывавшееся в план.

Что именно случилось, Юрий не понял — лишь услышал, как Палисадников вдруг дико заверещал. Слышны были только отдельные слова: «…Да я тебя!.. Что ж ты делаешь, сучонок?! Сотру в порошок!.. Очки! Мои очки!.. Очки отдай!.. Что это, что?! Убери!..» Дальше последовал только протяжный жалобный вой.

Три дюжих охранника уже мчались к месту происшествия. Юрий не слишком быстро, чтобы не привлечь к себе их внимание, двинулся следом…

На дорожке валялись очки, рядом, закрыв руками глаза, катался по земле комиссар и верещал:

— Мои очки!.. Он сыпанул мне что-то в глаза, гад!.. Ну, дайте же мои очки!..

Чья-то тощая фигура стремительно удалялась в сторону другого выходя из парка.

Один из охранников подал очки. Комиссар, не вставая, поспешно их надел, немного покрутил головой и вдруг заголосил на весь парк:

— Черт! Не вижу!.. Ничего не вижу!.. Ослеп!..

Дальше он уже только вопил протяжно, на одной ноте: «А-а-а!..»

Юрий бросился вдогонку за убегавшим. Больная нога заныла, но ему сейчас было не до того, чтобы обращать на это внимание.

Однако преследуемый явно превосходил его в беге. Когда Юрий добежал до забора, тот уже через этот забор лихо перескочил, впрыгнул в явно ожидавшее именно его такси, и машина рванула с места. Даже номера Юрий не успел разглядеть.

Исчез, гаденыш! Растворился! И — никаких зацепок…

Впадать в панику он, Юрий, просто не имел права. С трудом он собрался с мыслями.

Конечно, палачонок мог зайти в парк давным-давно, но отчего-то Юрий верил его записке, в которой тот обещал, что начнет действовать не раньше десяти утра. Вера была, конечно, хилая, но Юрий почему-то чувствовал, что тот сдержит слово: таким типам доставляет почему-то особое удовольствие обскакать противника без всякого видимого обмана.

Что ж, если положить это в основу, то он должен был появиться где-то вблизи парка уже после Юрия…

Нет, такого не могло быть, Юрий его бы узнал.

Парк охрана прочесала основательно, значит, он прятался где-то снаружи.

Где?..

Васильцев попытался поставить себя на его место. Скорее всего, он сам перелез бы через забор уже после начала пробежки комиссара.

А что делал бы перед тем?

Ясное дело, вел бы наблюдение. Вот только — откуда?

Да вон из того дома, из лестничного окна. Да, это удобнее всего.

Мало надеясь напасть на какой-нибудь след, Юрий все-таки вошел в подъезд этого дома, принадлежащего, как и дом Палисадникова, НКВД, — когда-то покойный Викентий на всякий случай обрисовал ему, Юрию, дислокацию их гнезд по всей Москве.

Теоретически палачонок должен был оставить какую-нибудь зацепку. Васильцев знал — невозможно не оставить вообще никаких следов. Конечно, было маловероятно, что он, Юрий, эти следы обнаружит, но что-то же надо было делать.

Он вошел в подъезд.

И надо же! След действительно обнаружился!

Возле окна второго этажа, под двумя другими надписями, нацарапанными гвоздем на стене: «Валерка Сидоров — козел» и «Светка Терентьева простЕтутка», имелась третья надпись, совсем свежая: «Письмо — под подоконником. — В. В.»

Васильцев сунул руку под подоконник и действительно нащупал там конверт.

Письмо гласило:

Васильцев! Вы оказались нерасторопным, но только самую-самую малость. Могли бы меня и опередить, если бы относились ко мне более серьезно.

Да и перемудрили небось, как все математики, лишний мудреж всегда только мешает. Проще надо, проще, Васильцев: повалить, да и порошочком в глаза — вот и вся недолга. Знал, что Вы, как всегда, перемудрите, оттого и не сомневался в успехе.

Что ж, пусть это послужит Вам уроком.

Значит, все предвидел заранее, ко всему подготовился! Даже записку оставил, не сомневаясь, что все будет именно так. Да, такого берегись!

Но на этом послание не заканчивалось, далее следовало:

И все же, думаю, наше состязание (полагаю, еще не последнее) можно считать закончившимся почти вничью, поэтому с девчонкой вашей в ближайшее время по-прежнему ничего плохого не произойдет, а дальше время покажет.

Значит, опять собирался втянуть его, Юрия, в свои жестокие игрища. Этот мир, которого не должно было быть, все глубже засасывал.