Один пистолет был с навернутым на ствол глушителем, второй без. Илья взял первый, из второго выщелкнул полный магазин, высыпал из него патроны и бросил в нагрудный карман на молнии. Сам пистолет отправился на труп хозяина, зато кобура перекочевала на пояс Ильи. Он вытер нож о джинсовую штанину стрелка и поднялся на ноги. Все, теперь надо быстро, очень быстро, пока коллеги убитых не пришли их проведать. Квартиру, швыряя в рюкзак все самое необходимое, он обежал минут за семь, остановился в прихожей, глянул в сторону ванной.

Путь назад для него отрезан, как и для Ольги, как и для Лизы с Мишкой. Сюда никто из них не вернется, это точно. Ничего, мир велик, они найдут себе в нем пристанище, но при одном условии. Если он сумеет верно ответить на главный вопрос последних дней, озвученный еще в римском праве: cui prodest? Кому выгодно, проще говоря, всегда ищи, кому выгодно. А римляне, хоть и древние, кретинами не были.

Илья убрал нож в карман на широкой лямке рюкзака и, не особо таясь, вышел из квартиры, осмотрелся на площадке. Пакет на месте, Фиски нет. Прикрыл за собой дверь и сбежал по лестнице вниз. Дальше быстро, почти бегом, оскальзываясь на всю зиму не чищенном тротуаре, рванул прочь от дома. Не оглядываясь, дыша ровно и размеренно, чтобы не сбить дыхание. Путь предстоял неблизкий – до поселка, где жил отец, Илья доезжал за час с небольшим. Но это на «Ровере», а сейчас придется часть пути проделать на своих двоих. Попутку ловить лучше уже за городом, хотя можно и рискнуть. Шухер поднимется часа через два-три, раньше искать Илью Кондратьева никто не будет. Фора небольшая, ее надо использовать с толком – уйти из города, переговорить с отцом, а дальше… Дальше уносить ноги, сматываться из города, увести преследователей подальше от родных. Но это все завтра, сейчас он должен увидеться с отцом.

Дороги здесь не чистили с начала зимы, направление к поселку указывала кривая колея. Вдали светились слабые огоньки – окна ближайшего к съезду с шоссе дома. Илья отдал водителю деньги и выскочил из кабины «бычка». Машина сорвалась с обочины и покатила дальше, красные габаритки пропали в свете фар встречной фуры. Илья зашагал по обледеневшему после оттепели краю рытвины, натянул шапку на самые глаза, поежился от ледяного порыва, ударившего в лицо. Оттепель закончилась, зима за несколько часов вернула все в исходное, добавив гололед к снегу, морозу и ветру. Холодало стремительно, ветер разогнал облачность, и среди обрывков туч показались крохотные огоньки звезд. Илья добрался до первого, углового дома, обогнул его и вышел на дорогу, ведущую к дому отца. Справа три дома, ему нужен четвертый, рядом с заброшенным участком, вернее, пустырем с остатками бани.

Не работал ни один фонарь, столбы бестолково высились по краям дороги, а на снег и лед падали отблески света из окон домов. Илья старательно обходил белесые пятна, стараясь держаться в тени. И ступать старался осторожно, но лед предательски похрустывал под подошвами ботинок, Илье казалось, что он топает, как слон, и его слышно за километр. Миновал один дом, второй, прошмыгнул вдоль забора и оказался на перекрестке. Разбитые колеи уходили в обе стороны, перепрыгнуть их ничего не стоило, но Илья не торопился. Отступил влево, провалился по щиколотку в снег и приподнял полу куртки, коснулся расстегнутой кобуры на поясе, черной холодной рукояти пистолета.

У темного, давно не обитаемого дома в глубокой тени забора стояла машина, темная «Нива», как издалека показалось Илье. Двигатель машины работал, но фары выключены, сколько людей в салоне – не разобрать. Но жизнь там есть, раз двигатель завели – печку включили, греются. Наверное, давно сидят и околеть успели основательно. «Туристы? Дачники?» – Илья рассматривал «Ниву» издалека. Ни то и ни другое – ждут кого-то, и легко сообразить, кого именно. Странно, почему же его у больницы тогда не встретили, ведь легко могли, например, на рельсах, следом за Натальей отправить… Илья двинулся вдоль забора, озираясь назад. «Нива» не двигалась с места, стоит она далеко, дом отца с угла виден, ворота и калитка тоже как на ладони. Ничего, мы пойдем другим путем, есть еще входы-выходы, не впервой.

На следующем перекрестке было пусто и тихо, под давно погасшим фонарем Илью никто не ждал. И колея здесь была мельче – дорога вела к лесу и заброшенной воинской части за ним, ездили тут редко. Он миновал задворки дома отцовой соседки – выжившей из ума старухи, потерявшей лет сорок назад в автокатастрофе мужа и обоих сыновей. Жила она тихо, с соседями не общалась, здоровалась сквозь зубы и норовила поскорее прошмыгнуть в свою берлогу. Сейчас в ее доме мертвенно-синим цветом светится одно-единственное окно – телевизор старушка смотрит, не иначе. А время уже позднее, двенадцатый час ночи. Но с отцом увидеться он должен сегодня, пока люди из «органов» не опередили.

Илья перепрыгнул через заснеженную канаву, сделал несколько шагов вдоль отцовского забора и остановился. На краю заброшенного участка, у поворота дороги, уводящей к лесу, стояла белая иномарка. В тишине отчетливо раздавался звук работающего двигателя, мелькнула красная искра и исчезла в снегу – кто-то выкинул из окна окурок. И снова все тихо, только урчит мотор – соглядатаи греются, готовясь коротать зимнюю ночь в холодном, провонявшем бензином салоне. И не выпить бедолагам для сугрева – служба не позволяет.

«Быстро они сообразили». Илья перебросил через забор рюкзак, подпрыгнул, ухватился за край забора, подтянулся и повис животом на ребре профнастила. Перевалился на ту сторону, свалился в кусты смородины и затаился в обнимку с рюкзаком. Перед носом шевелят голыми ветками кусты малины, жутковато-черные на фоне ярко освещенного окна, за ними простирается нетронутая целина заваленных снегом картофельных борозд, торчит деревянный каркас теплицы. В доме не спят, это радует – его вторжение никого не напугает. Есть шанс, что «наружка» позднего гостя не заметит – разговор займет минут двадцать, не больше.

Свет в окне погас, Илья, пригнувшись, ринулся вперед и тут же сдал обратно. Вылетело из темноты что-то огромное, светлое, как снежный ком, ударило в грудь, отшвырнуло к забору. В щеку ткнулась мокрая ледышка, раздалось довольное поскуливание.

– Привет, Хельма, привет, девочка моя, – Илья потрепал «азиатку» по мощному загривку, погладил по голове. Хельма не унималась, скулила все громче и прыгала, норовила поставить лапы Илье на грудь. – Тихо, тихо. – Хельма в свои год с небольшим весила килограммов шестьдесят, не каждый способен выдержать такой напор радости и счастья. Скулеж сменило негромкое тявканье, Илья зажал собаке пасть руками и прикрикнул шепотом: – Молчи, сука, кому говорю! Тихо!

Угроза не подействовала, соскучившаяся в темноте и одиночестве псина выражала свой восторг всеми доступными ей средствами и даже гавкнула пару раз. На окне дрогнули шторы, за ними мелькнуло чье-то лицо, стукнула входная дверь. На крыльцо вышла женщина, принялась звать оглохшую от радости Хельму.

«Тебя мне только не хватало». Илья метнулся обратно в малину, пробежал спиной к забору, вжался в угол и шагнул вбок. И оказался на спорной территории – отец и нелюдимая соседка уже несколько лет не могли определить, где проходит граница их владений. Посему до неприличия разросшуюся смородину никто не рубил, забор не поправлял, он держался на ветхих подпорках и норовил обвалиться. Отцова «жена» спустилась с крыльца и направилась к Хельме, в руках у женщины Илья заметил ошейник с заклепками. Понятное дело, сейчас «азиатку» посадят на привязь, псина обидится на весь белый свет и забьется в будку. Надо подождать минут десять, пока неповоротливая тетенька отловит в темноте «азиатку» и наденет на нее кандалы. Хельма ловко увернулась, отбежала к забору и толкнула его передними лапами. Деревянный щит основательно тряхнуло, на голову Илье свалился ворох снега.