Она стояла посреди школьного двора, не зная, на что решиться — остаться здесь, подождать Сережу и потребовать объяснений или вернуться домой. И тут она вспомнила материн рассказ о второй жене Павловского.

«Пойти к ней и попробовать поговорить? Зачем? Если то, что сказала мама, правда и мой бывший муж действительно такой страшный человек, каким он ей представляется, надо спасать Сережу, пока не поздно. А чего, собственно, я хочу? Какие еще доказательства мне нужны? Разве еще не все очевидно после того, что он сделал со мной? И тогда и теперь. Да и захочет ли она со мной говорить? Почему нет? Я ничего плохого ей не сделала… Ведь это меня он бросил ради нее».

Наташа, плохо понимая, что делает, направилась в сторону Староконюшенного переулка, к дому, который хорошо знала.

Она вошла в светлый просторный подъезд, но на месте дежурной оказалась не тетя Катя, а совсем другая женщина: расспрашивать ее было невозможно. Наташа повернулась, пока та не успела задать ей какой-нибудь вопрос, и вышла на улицу, размышляя о том, как узнать номер нужной ей квартиры, когда увидела девочку лет десяти, медленно идущую к дому со школьным рюкзачком за спиной. Что-то заставило Наташу внимательно приглядеться к ней: у девочки было бледное, болезненное личико, обрамленное прямыми темными волосами, и светлые глаза. Черты ее лица были скорее неправильными, но сходство с Павловским было настолько очевидным, что Наташа решилась заговорить с ней:

— Девочка, извини, тебя зовут Оля?

Девочка остановилась и подняла на нее большие светлые глаза.

— Да…

— Мне нужно поговорить с твоей мамой. Как бы это сделать?

— Вы из школы? — она говорила тихим, каким-то надтреснутым голоском.

— Нет, я не из школы. Я просто очень несчастная тетя, и может быть, твоя мама сумеет мне помочь.

Девочка опять посмотрела на нее и кивнула.

— Мама сейчас дома. Пойдемте к нам.

Наташа снова вошла в подъезд: у нее так сильно билось сердце, что ей пришлось глубоко вздохнуть, чтобы немного успокоиться. Она не знала, что скажет этой женщине, не знала, как та встретит ее, но думать было поздно — девочка вошла в лифт.

Они поднимались молча, не глядя друг на друга. На шестом этаже они вышли, и Оля позвонила в обитую черной кожей дверь.

На пороге появилась крупная, некрасивая и немолодая женщина, которая вопросительно и жестко смотрела на нее.

— Мама, эта тетя хочет… — начала Оля, но Наташа перебила ее.

— Здравствуйте… Меня зовут Наташа. Простите, что я так беспардонно врываюсь к вам… Я — первая жена Павловского. («Зачем я сказала — „первая“?»)

Женщина пристально посмотрела на нее и жестом пригласила войти.

— Проходите…

Наташа оказалась в кабинете с дорогой, обтянутой кожей мебелью и заваленным бумагами письменным столом.

— Садитесь.

Наташа села на единственный стул, стоявший возле письменного стола. Руки ее дрожали.

— Пожалуйста, выслушайте меня… — начала она дрожащим от волнения голосом.

— Я слушаю, слушаю…

Наташе показалось, что голос звучит враждебно, но в глазах ее она читала скорее сочувствие, чем неприязнь.

— Вы, может быть, знаете: у меня есть сын от Юры… Юрия Дмитриевича.

— Да.

— Он ушел от нас давно: Сереже было около года. Потом мы не виделись… Очень долго. Мы и сейчас не видимся…. Простите, я даже не знаю, как вас зовут?

— Вера.

— Ах да, Вера! Мама говорила мне…

— Так чем я могу вам помочь? — нетерпеливо перебила та.

— Ради Бога, Вера, не говорите так со мной! Я ни в чем не виновата перед вами! — Наташа сделала усилие, чтобы не заплакать.

— Успокойтесь, я вас внимательно слушаю.

— Я хотела просить вас… — Наташа осеклась.

— О чем?

Наташа глубоко вздохнула.

— Вы простите, Вера, я, наверное, хочу невозможного… но мне совершенно необходимо знать, почему вы разошлись. Как это произошло?.. О, простите! — Она увидела, как исказилось Верино лицо. — Простите, я не так выразилась: я не прошу, чтобы вы говорили о себе, о своих чувствах. Меня интересует он. Моя мать считает его монстром, а я… я его совсем не знаю. Когда он ушел, мне было всего двадцать лет. Мы были женаты совсем недолго. Я любила его, я ничего не понимала… А сейчас случилось так, что… Мне нужно знать, угрожает ли что-нибудь моему сыну, способен ли он…

— Пожалуйста, говорите тише, — перебила ее Вера.

— Простите… — Наташа заметила, что та с беспокойством поглядывает на дверь. — Кто-то спит? Я не знала…

— У меня тяжело болен отец. Я не хочу, чтобы он слышал.

— Простите. Я сейчас уйду. — Она еле сдерживалась, чтобы не заплакать. — Вера, мы обе… несчастны. Знаете, как он ушел? Мы жили себе спокойно, родился ребенок, и вдруг в один прекрасный день, без всякого повода, даже без ссоры, он сказал, что уходит. Вот так, на ровном месте. Нашему сыну было всего несколько месяцев… Если б вы знали, какое у него было лицо в этот момент…

И вдруг она услышала:

— Я знаю, какое у него было лицо. — Вера усмехнулась и, помолчав, добавила: — Ваша мать права: он не человек. — Она опять помолчала. — Когда мы познакомились, я в отличие от вас была взрослой женщиной: мне было тридцать четыре года. К этому времени я уже успела побывать замужем и развестись. Кроме того, я была на семь лет старше его. И, как видите, красавицей тоже не была. — Наташа сделала протестующий жест. — Оставьте, я все прекрасно понимаю…

Вера отвернулась к окну и несколько секунд сидела молча, уставившись в одну точку.

— Он был самым красивым аспирантом в нашем институте. В него были влюблены все — наши девчонки-лаборантки, замужние женщины, даже старухи в раздевалке. Он умел обаять всех. Впрочем, что я вам рассказываю? Вы это знаете не хуже меня…

Она опять помолчала.

— О чем это я? Да, так вот, а ухаживать он начал за мной. И я прекрасно понимала почему.

Вера усмехнулась.

— Как видите, не вы одна попались на его удочку…

— Когда это было? — спросила Наташа.

— Все началось весной восемьдесят четвертого года.

— Но ведь в это время мы были уже женаты…

— Он это скрывал. А в глазах всех он был самым завидным женихом в институте. Так вот, ухаживать он начал за мной, но не сразу, а, очевидно, после того, как узнал, что мой отец занимает высокий пост в аппарате ЦК. Спустя несколько лет после всей этой истории один бывший сотрудник нашего института, которого я как-то случайно встретила, рассказал, что именно он сообщил ему о моем отце и как у Павловского загорелись глаза. При этом, заметьте, он вовсе не нуждался ни в какой протекции: он был очень талантливым ученым и, конечно, всего добился бы сам. Но ему хотелось скорее… Ухаживал он долго: я сопротивлялась больше года, но все-таки он добился своего. Если бы вы слышали, каким соловьем он разливался! — Вера усмехнулась и продолжала: — Все мы дуры… А потом… потом он начал подъезжать к моему отцу, который не выносил его с того момента, как он появился у нас первый раз, и постепенно отец смирился. Потом… вы помните, каким он мог быть в постели? Он сделал все, чтобы я не могла без него обходиться, и только тогда признался, что женат. Сказал, что давно не любит свою жену и давно с ней не живет. И я всему верила. Потом сказал, что наконец развелся, и отец сделал нам квартиру. Большую квартиру в центре, в которой он живет до сих пор. Первое время все было ничего, а потом я забеременела, и одновременно с этим сняли моего отца. И тогда все кончилось.