— Ты сейчас больше похож на Калеку, чем на Старца, — заметила я.

— Да, а ещё я его теперь отлично понимаю.

Речь шла о легенде, очевидно.

Когда слепой Калека услышал пение Девы, он помешался на мысли её увидеть. Но «увидеть» он её мог только своими руками, а так как ему запрещено было прикасаться к женщинам, он обратился к Старцу и Дитя с невинной просьбой. Он попросил их создать особую печать, которая бы заменила его бесполезные глаза. Он не смел надеяться на исцеление, потому что слепота была основой его сущности, но сила Старца могла бы подавить её, а сила Дитя позволила бы ему прозреть.

Только Калека мог заставить этих двух непримиримых противников работать вместе. Дитя — из жалости, Старца — из тщеславия. Они создали сложную, длинную печать, которая должна была стать глазами Калеки на целую минуту. Вечно противоборствующие сущности не смогли бы ужиться дольше, но слепец не мечтал даже об этом. Чтобы оценить всю прелесть мира, ему казалось достаточным просто взглянуть на самую прелестную его часть.

Дева ходила бесшумно, поэтому он смог застать её, лишь когда она купалась в озере. Он долго оттягивал момент, предвкушая, пока, наконец, не завязал свои слепые глаза лентой-печатью.

Минута длилась мгновение, а тьма, которая обрушилась на него после — всю оставшуюся жизнь. В тот момент он ослеп по-настоящему. Такая естественная для него особенность тела, которую он никогда не считал слабостью, стала ему ненавистна. Услуга, которую оказали ему Старец и Дитя, теперь казалась насмешкой. Эти двое, весь мир, могли беспрепятственно любоваться женщиной, которая была скрыта только от него — сильнейшего из отшельников, первого ученика Мудреца. Всё должно быть наоборот.

Ни в одном сражении Калека не был так быстр и решителен, как в тот раз, когда захотел присвоить Деву. Он зажал ей рот, прежде чем она успела вскрикнуть. Руки, которые он научил убивать одним прикосновением, изо всех сил сжимали её хрупкое тело.

Она умерла до того, как он решил, что с неё достаточно.

— Самого сильного мужчину всех времён и народов погубило любопытство, которое считается пороком женщин почему-то, — проговорила я, смотря на мужскую статую исподлобья.

— Может, потому что погубило оно всё-таки Деву?

— А Калека свихнулся, вряд ли это можно назвать победой. Он истязал себя сам всю оставшуюся жизнь, тогда как она возродилась ещё более прекрасной, сильной и…

— Теперь это уже не имеет ни малейшего значения! — отрезал он раздражённо. — Сейчас именно ваш клан пал, а Калеки собрали армию, которую не превзойдёт уже ничья другая. На что ты тут надеешься, рассуждая о самых бессмысленных в такой ситуации вещах? На слёзы? Свои и Дитя? Только в легендах они могут хоть кому-то помочь!

Я стиснула веер в руке.

— Эй, Старик. Не перебивай меня. Может, легенды и бессмысленны, но, посмотри, каким ты стал смелым, когда тебе завязали глаза. Только слепота может помочь мужчине, когда дело касается Девы.

— Это Деву спасает слепота мужчины, и к твоему огромному сожалению те, кто идут за тобой — зрячие. А вместо того, чтобы тебя прятать, император решил выставить тебя напоказ. — Он глухо выругался. — Ему кажется, что Датэ ещё недостаточно мотивирован, чтобы смести его миленькую империю с лица земли? Какого чёрта этот ребёнок его дразнит?

Я недовольно нахмурилась.

— С чего ты так уверен, что Датэ есть до меня хоть какое-то дело?

— Его армия в нескольких днях пути от этого города, а ты ещё спрашиваешь?

— Он просто жадный до власти психопат, возомнивший себя самим Мудрецом. А свою войну он называет «объединением». С Девами он покончил десять лет назад.

— Нет, десять лет назад он только начал. А вот чтобы покончить, ему нужно добраться до тебя.

— То, что я жива, должно было стать для него сюрпризом, — пробормотала я. — Ты ведь сам только что сказал, что в отличие от императора прекрасно меня прятал. Не сидел на одном месте. Убивал тех, кто узнавал о моём существовании. Как же обо мне стало известно Датэ?

Он явно не собирался рассказывать мне всей правды.

— Потому что он овладел техниками Дитя и может чувствовать тебя на расстоянии.

— Несмотря на твои печати?

— Я не всегда держал тебя в ящике. — Он опустил голову. — Я ухаживал за тобой… купал тебя и…

— Не продолжай.

Но он продолжил.

— Всё это время я искал способ излечить тебя. Я не понимал, как Дева может впасть в кому. Бывали моменты, когда я начинал верить, что ты попросту мертва.

— Поэтому ты десять лет таскал труп, не в силах с ним расстаться.

— Скажи спасибо. Вряд ли тебе понравилось бы, если бы я тебя похоронил.

— Спасибо, что решил ограничиться гробом. Наверное, с ним ты выглядел ничуть не подозрительно, Старик.

— Я Илай. Старец. — Он натянуто улыбнулся. — Неужели вечно юная Дева не видела по-настоящему старых людей? Мне тридцать два, это не такой уж почтенный возраст.

— Даже будь он почтенным, я бы не стала тебя почитать. — Я подцепила его подбородок веером. — Ты отступник, убийца…

— И извращенец, — подсказал он.

— Да. Но что намного хуже — ты вор. Ты похитил мою силу. То, что ты сделал вчера с теми солдатами, было для тебя привычно. Ты вытворял такое не раз и не два, не так ли? Ты что-то сотворил со мной в промежутке между «купанием» и «растиранием», признавайся.

Он отвернулся.

— Это спасало тебя больше, чем вредило, если вредило вообще. В крайних случаях, когда не помогало обычное оружие, я вынужден был использовать «третий меч».

— Третий меч? — повторила я тихо, посмотрев на его бёдра, и он словно почувствовал этот взгляд.

— Тебя! Я использовал тебя!

— Лучше бы ты показывал им свой член!

— Да? Он выглядит настолько впечатляюще?

Я насмешливо улыбнулась.

— Разве ты не должен заплатить мне, чтобы получить устраивающий тебя ответ? Ведь так ты обычно поступаешь с женщинами, перед которыми осмеливаешься раздеться?

Похоже, его это задело.

— Мы не будем говорить об этом в храме.

— В борделе ты тоже не хотел об этом говорить.

— Говорить — нет.

— Знаешь, это довольно интересно, как так получилось, что спасая меня и ища способ моего исцеления, ты забрёл в дом Утешений.

— Ты не видишь связи?

— Что бы ты там ни думал, я женщинами не интересуюсь, так что нет, не вижу.

— Зато я интересуюсь женщинами. Особенно одной. — Боги, боги, он даже не думал этого скрывать. — Я провёл с тобой наедине треть своей жизни. Мне плевать, как это прозвучит, но ни с одним