– А суть операции «Полярная зимовка» (кто только такое название придумал?) состояла в следующем. В районе Северного полюса еще с гражданской войны дрейфовал какой-то «золотой пароход». То есть говорили, что белые собирались вывезти за границу какие-то большие ценности, то ли пытались пройти Северным морским путем, которого тогда еще не существовало, на Дальний Восток, то ли еще как. Ну, всех подробностей я не знаю. Короче, поскольку белогвардейцы все делали в большой спешке, пароход их к зимовке во льдах приспособлен не был. В общем, его затерло, команда померла. А вмерзший в лед корабль почти двадцать лет мотало вместе со льдиной вокруг полярной шапки…

Интересно, а стоило ли мне рассказывать своему новому знакомому, как там все было на самом деле? Ведь он тогда невольно соприкоснулся с одной старой, не дающей мне покоя тайной. Это ведь был не просто «золотой пароход». Колчак, отступая на восток в 1919 году, передал свои полномочия Верховного правителя России Антону Ивановичу Деникину. Одновременно было решено передать Добровольческой армии и часть ценностей колчаковского золотого запаса, который еще именуют «золотой эшелон». Чехам и союзникам адмирал уже тогда не доверял, подозревая, что они или «зажмут» золото и упрут его с собой за границу (что и произошло в итоге), или сдадут его большевикам в обмен на собственные шкуры. По сухопутью связи между Сибирской и Добровольческой армиями не было. Соответственно, для передачи ценностей оставался один-единственный весьма рискованный путь – по Ангаре и Енисею выйти в Карское море и дойти морским путем до Архангельска, где еще держалась Северная армия генерала Миллера. План был предложен капитаном 2-го ранга фон Шлибеном, который когда-то вместе с молодым Колчаком участвовал в полярных экспедициях. План отдавал чистой авантюрой, но других вариантов попросту не было. И действительно, все делалось в большой спешке. Под рукой у фон Шлибена был только байкальский речной ледокол «Баргузин». Его грузоподъемность ограничивалась 250 тоннами, то есть реально можно было погрузить 16 железнодорожных вагонов по 100 пудов в каждом. Соответственно, отобрано было самое ценное. А именно – платина, драгоценные камни, ювелирные изделия и всевозможные документы о тайных вкладах и займах за рубежом.

Я пытался подсчитать примерную ценность этого груза, и по моим прикидкам, она была не меньше остальной части золотого запаса, который тогда сперли чехи. Ну, а в остальном история была детективная. Шестнадцать отобранных вагонов загнали в тупик на разъезде Горинск, рядом с речным затоном. И фон Шлибен с его минимальной командой грузил все это добро на ледокол. Причем, по некоторым данным, погрузка закончилась уже после прихода красных. Но они успели погрузиться и, как было задумано, отплыть. Как водится, красные об этой акции белых знали. И в составе команды «Баргузина» был агент ВЧК, некий балтийский матрос Артемий Сенькин. Четких планов товарища Дзержинского и компании насчет этого ледокола я в архивах не нашел. Видимо, уже при выходе в море Сенькин должен был поднять на борту бунт и увести судно в контролируемое красными или просто какое-нибудь глухое место.

Дальше в этой истории начинается самое интересное. До Карского моря «Баргузин», судя по всему, добрался, но далее, видимо, застрял во льдах. По имеющимся сведениям, в середине 20-х в Европе объявились один или двое моряков из команды ледокола. Их рассказы были сбивчивы. Якобы на борту была перестрелка, которая ничем хорошим не кончилась. Потом все произошло прямо как в «Двух капитанах» у Каверина. Часть команды осталась зимовать на ледоколе, а часть попыталась выйти из льдов пешим ходом. Судьба тех, кто остался, в том числе фон Шлибена и Сенькина, осталась неизвестной. Ну, а от вышедших добиться ничего внятного не удалось. Разве что, у белоэмигрантской верхушки сложилась полная уверенность в том, что где-то у Северного полюса дрейфуют черт знает где огромные ценности, принадлежащие им и никому другому. И, насколько я сумел установить, с начала 1930-х годов кое-кто в белоэмигрантской среде устроил некую нехилую возню, связанную с «полярными исследованиями». А эту возню, в свою очередь, отслеживало (или даже контролировало) ОГПУ. Дальше в моих исследованиях на эту тему был явный пробел. По идее, если «Баргузин» не был окончательно раздавлен во льдах, он должен и сейчас болтаться где-то в тех местах. И вдруг оказывается, что еще в 1937-м кое-кто пытался разгрызть этот «орешек». А что именно этот – абсолютно никаких сомнений. Просто потому, что никаких других «золотых пароходов» там быть не могло в принципе. В общем, я промолчал, решив не возбуждать излишний интерес товарища Веника к этой тайне.

– Ладно, – сказал я как бы после научного раздумья. – Дрейфовал пароход двадцать лет. А на двадцать первый год что изменилось?

– Я тебе уже сказал, что всех подробностей не знаю. Этим большие чины из НКВД занимались и до нас все детали не доводили. Я тогда понял так, что эмигранты сумели точно определить местоположение этого дрейфующего парохода и организовали экспедицию, чтобы своего не упустить. И более того, они к моменту старта Н-209 уже были на месте. В составе их экспедиции, как обычно, был чекистский агент. Он сумел передать примерные координаты их местонахождения и частоты тамошнего радиопередатчика. Белогвардейская экспедиция довольно регулярно выходила в эфир. Ну, средства радиопеленгации тогда были примитивными. Однако их рацию все же смогли запеленговать. То есть район поисков был более-менее локализован. А Леваневский здесь скорее просто подвернулся под руку со своим перелетом. Тем более что все планировалось заранее, и о будущем перелете подробно писали газеты всего мира.

Но главная «фишка» состояла в том, что никто точно не знал – частная это у белоэмигрантов экспедиция или они сумели опереться на какую-то из западных держав. И в этой связи совершенно понятно, что одно – иметь дело с частной инициативой кучки белогвардейцев, и совсем другое – если их финансировали или хотя бы прикрывали англичане, американцы, канадцы или какие-нибудь скандинавы. Поэтому решили так – экипаж Леваневского во время перелета пролетает над районом белоэмигрантских поисков, точно находит место и далее действует по обстановке…

– В каком смысле «по обстановке»?!

– В прямом. Надо было как можно точнее определить район, где копошатся белогвардейчики. Именно для этого на Н-209 напихали кучу дополнительной радиопеленгационной и связной аппаратуры, поставили наиболее мощную и совершенную импортную бортовую радиостанцию и назначили в состав экипажа такого специалиста экстра-класса, как Галковский. Правда, дополнительное оборудование изрядно перетяжелило самолет, и, возможно, это сыграло свою роковую роль в дальнейшем. В общем, Леваневский точно определял место и давал его координаты. Если по нему, к примеру, открывали огонь, он должен был посадить Н-209 рядом с этим самым «золотым пароходом» и устроить международный скандал. Поскольку, если у тех «плохишей» оказывалась с собой зенитная артиллерия, это автоматически означало наличие силового прикрытия третьей стороны. А раз так – «недобитые наймиты мирового капитала обстреляли мирный советский самолет, совершавший рекордный трансполярный перелет». Шикарный был бы газетный заголовок..

Бортового вооружения на Н-209, разумеется, не было, а вот на случай вынужденной посадки и возможных последующих силовых «разборок» на месте у них было стрелковое оружие. На каждого члена экипажа – «Маузер», один или два пулемета ДП плюс запас боеприпасов и ручные гранаты. Но самое важное было в другом. Следом за Н-209 спустя несколько часов должны были уйти два однотипных с ним ДБ-А, но уже в стандартной окраске ВВС РККА и с вооружением. Если Н-209 был бы обстрелян и сел на вынужденную, они изобразили бы «спасательную экспедицию». Так сказать, «явились бы раньше милиции, под видом дружинников, если старушка засвистит». Если бы по самолету Леваневского не стреляли, эти ДБ-А тем более вмешались бы в дело. У одного на борту имелся некоторый запас бомб и еще кое-что посерьезнее…