Райнер осознавал, что в животной «нирване» таится искушение. Ты открыт для всего и растворен во всем. Твои глаза – окна во Вселенную. Твоя кожа прозрачна для мистических сил. Сквозь тебя мчится попеременно солнечный и звездный свет. Эфирные существа приходят и играют с тобой, минуя мысли и не застывая в безнадежно несовершенных формах придуманных символов... Тогда приоткрывается магическая сторона мира, волшебство становится естественным продолжением природы, изнанка бытия оборачивается сутью, и тебе остается только плыть в потоке жизни – иногда бурном, иногда расслабленно-ленивом, но всегда прекрасном, как неотъемлемый дар, с которым можно расстаться лишь добровольно... Сейчас Рильке собирался сделать именно это.

* * *

Он оторвал живот от пола, и Нена тотчас же проснулась. Кончики ее ушей трепетали. Райнер не видел этого, но ощущал легчайшие дуновения воздуха. Он лизнул самку, успокаивая ее, а та принялась покусывать его шею – ласка, к которой он остался равнодушен.

Рильке потянулся, ощутив силу звериных мышц. Щелкнул зубами, раздавив найденного в шерсти паразита. Самка вылизывала свой пах... Возможно, произойдет чудо: она забеременеет от Райнера и родит ликантропа. Именно – чудо. Он знал, что в эту ночь ничто не предвещало такой удачи.

Рождение оборотня – событие чрезвычайно редкое. Тевтонских рыцарей мало, а их услуги стоят дорого. Даже несмотря на то, что они были отлучены от церкви предшественником нынешнего Папы. Монархи ценят ликантропов, как непревзойденных охотников, в том числе за людьми и святыми дарами. Надо сказать, правильно ценят... Но гроссмейстер ордена Райнер Рильке был к тому же безраздельно предан тысячелетнему рейху. При этом он помнил, что лучшая и непревзойденная ищейка избрала местом своего обитания его дворец.

Ищейку звали Гоцит...

...Рильке переступил через протянутые лапы Нены и направился к выходу из пещеры. Он не издавал ни звука; только когти еле слышно скребли по каменному полу. В глубине ниш вспыхивали тусклые искры – зрачки ликантропов, провожавших его взглядами...

Райнер уходил, удовлетворенный этой мрачноватой иллюминацией. Его рыцари были прирожденными воинами и останутся такими до гроба или сырой земляной могилы под открытым небом. Несмотря на то, что в окрестностях Менгена уже долгое время было спокойно, никто из них не утрачивал настороженности. Наступил момент, когда Гоцит позвал гроссмейстера, и Рильке принял это без малейшего протеста.

Он оставил ярус ликантропов, взобрался на другой уровень дворца и направился в свой кабинет. Поклацал зубами у двери, разрывая запирающие заклинания, сотканные из волос «женской бороды».

Вошел.

В этот момент его настиг второй зов Гоцита. Гораздо более требовательный и жестокий – хлыст, коснувшийся нервов, проходящих внутри позвоночного столба... Райнер не взвыл только потому, что жуткая боль длилась сотую долю секунды.

Он упал на пол, и началось то, чем расплачиваются за привилегии, недоступные подавляющему большинству... Он кричал страшнее, чем роженица, которая не может разродиться, или зверь, заживо сжигаемый на костре. Звенящее эхо его крика разносилось по дворцу, но во всем Заксенхаузене не нашлось никого, кто посочувствовал бы Рильке, или тех, кого насторожил бы его вопль. Все давно привыкли к терзаниям плоти... Карлик-цверг – личный слуга гроссмейстера – молча стоял и ждал за дверью кабинета, держа в руках приготовленную для хозяина одежду.

...Тихо постанывая после перенесенного кошмара, Рильке скорчился на полу. Для начала он попытался выпрямить пальцы. Суставы издавали сухой треск... На сером исказившемся лице Райнера высыхали слезы, которые он считал позорными, но они были исторгнуты из его желез в период бессознательности.

Застывшая маска постепенно обретала подвижность. Ускорялась циркуляция крови. Мозг освобождался от черного тумана. Двуногий оживал, снова превращаясь в мужчину из опустошенного болью сорокалетнего младенца...

Цверг помог ему облачиться в кожаный костюм и меховой плащ-мантию. Время, время! – Рильке всегда ощущал его нехватку, как только становился двуногим. Призрак смерти бродил за ним по пятам, не давая расслабиться ни на минуту... Не дожидаясь следующего зова Гоцита, гроссмейстер Тевтонского ордена отправился на аудиенцию к некросуществу.

* * *

Возрожденный орден обосновался в центре Четвертого рейха около трех столетий назад. Заксенхаузен стал резиденцией гроссмейстера и генерального капитула гораздо позже, уже при жизни Райнера Рильке. Ликантроп считал это место как нельзя более подходящим для своей стаи.

Строитель дворца был неизвестен. Кто-то из дальних родственников Рильке открыл его по ошибке, полагая, что обнаружил монастырь древних доминиканцев. Подземелье было переполнено непонятными игрушками, испорченными механизмами и рассыпающимися в пыль человеческими скелетами. В то же время здесь полностью отсутствовали призраки. Всех их давно поглотил Гоцит; вернее, они стали его частью, его потусторонней плотью...

Никто не знал, что представляет собой Гоцит. В юности Рильке предпринял множество тщетных попыток найти объяснение тому, что находилось в самой нижней и самой большой пещере дворца Заксензаузен. В этом ликантропу не помогли ни сила «психо», ни прекрасно развитая интуиция.

С тех пор прошло много лет, и Райнер стал достаточно взрослым, чтобы понять: кое-что навсегда останется необъясненным.

* * *

...Он спускался с этажа на этаж, невольно отмечая про себя направления и интенсивность сквозняков. Дворец имел более дюжины выходов на поверхность, около половины из них были тайными; кроме того, сложная вентиляционная система обеспечивала приток воздуха на нижние ярусы. Воздушные потоки доносили ценную информацию о том, что происходит наверху, и были лучше живой стражи – вечными, неутомимыми, бессонными...

Все меньше двуногих и четвероногих попадалось Райнеру на пути – никто не хотел селиться поблизости от Гоцита. Рильке был чуть ли не единственным, кто решался спускаться сюда, да и то – по необходимости, которую не мог и не хотел оспаривать.

На нижнем ярусе воздух был неподвижен. Лишь один узкий ход, которым пробирался гость, вел отсюда наверх. Здесь было трудно дышать, а миазмы Гоцита порождали видения, которые, возможно, не имели ничего общего с действительностью. Поскольку альтернативы не было, Рильке пришлось привыкнуть к тому кошмару, в котором ему являло себя некросущество.

...Свет факелов, оставшихся позади, становился все более тусклым, пока не исчез совсем. Некоторое время надо было брести в полной темноте, ощупывая стены руками. Нести с собой факел или лампу было совершенно бесполезно – здесь не горела даже сухая бумага...

Спустя двести шагов стены обрывались. Может быть, продолжались влево или вправо. Рильке никогда не решался свернуть. Ему было не до этого. В момент дезориентации его заставали видения...

Слабое свечение, похожее на предвестие зари, разгоралось в глубине пещеры. Огни, похожие на болотные, начинали неистово, хаотически двигаться, обметая тьму призрачными хвостами... В мертвом воздухе возникало огромное лицо – мертвенно-бледное, морщинистое, с тлеющими голубыми точками зрачков...